Нил Шустерман - Энси - Хозяин Времени

Несмотря на случившееся во время катастрофического двойного свидания, мы с Лекси остались друзьями.

— Ты мне слишком дорог, Энси, поэтому я, конечно, сержусь на тебя, но не очень сильно, — заявила она. Я видел, что вовсе не сердится.

Мы похитили ее деда в первую субботу рождественских каникул. Как обычно, Старикашка Кроули не имел даже отдаленного понятия о том, что его ожидает.

— Не хочу! — вопил он, когда я пытался завязать ему глаза. — Полицию позову! Вот сейчас как проткну обоих палкой! — Его ругань была частью ритуала.

К тому времени, когда мы засунули его в «линкольн», он перестал орать и возмущаться, что его похищают, и перешел к критике нашего с ним обращения.

— Заморозить меня хотите! Где мое зимнее пальто?

— Сегодня тепло.

— Я только что поел. Если меня cтошнит, я буду очень недоволен!

— А вы когда-нибудь бываете довольны? — парировал я.

— Будешь ехидничать — останешься без чека!

Не останусь. Ехидство входит в мои служебные обязанности. Тоже часть ритуала.

— Нынешнее приключение особенное, дедушка, — заверила Лекси.

— Ты всегда так говоришь, — проворчал Кроули.

Сегодня Старикана ждал зип-лайн — трос с роликом, поднятый на пятьдесят футов над землей. Кроули предстояло пролететь сквозь древесные кроны Проспект-парка — самого большого парка в Бруклине. Лекси подрядила студентов, будущих инженеров, соорудить зип-лайн в качестве общекурсового проекта, за который они получили учебные кредиты. Здесь были две платформы, снабженные подъемниками с канатами и блоками — ведь ожидать, что Старикашка Кроули полезет по лестнице с перекладинами, не стоило. При полете по тросу с одного дерева на другое скорость развивалась чуть ли не до сорока миль в час.

Неплохой повод отвлечься от «Гуннаргейта» (я решил, что раз Гуннару позволено выдумывать несуществующие цитаты, то я тоже имею право изобретать новые политические термины). И все же происшедшее камнем давило на душу.

Пока шофер вез нас в Проспект-парк, я все выложил Лекси.

— А я знала! — объявила она. — Со всей их семейкой что-то неладно. Все стало ясно, когда эта, как-ее-там, сбежала в тот вечер, даже не попрощавшись!

— Ты дулась в туалете, — напомнил я. — Она не могла с тобой попрощаться. И потом, если ты думаешь, что я с ней расстанусь, то ошибаешься. Проблема не в Кирстен, а в ее братце.

У меня было достаточно времени, чтобы поразмыслить над поведением Гуннара, и я пришел к выводу, что тут не все так просто. Он не симулировал в традиционном понимании этого слова. Ипохондрию от фейка отделяет лишь тоненькая линия, и Гуннар несся по этой линии, как по зип-лайну, намного быстрее сорока миль в час.

— Сдается мне, — сказала Лекси, — что здоровье удручает его больше, чем болезнь.

— Вот именно! Такое впечатление, что ему до смерти хочется болеть этой самой пульмонарной моноксической. — И тут я задал ей вопрос, над которым уже несколько дней ломал голову: — Но с чего бы это кому-то хотеть себе смертельную болезнь?

— Munchausen , — проронила Лекси.

Меня так и подмывало сказать «gesundheit» [12] Зд.: будь здорова (нем.) , но я решил, что для острот не время.

— Что ты имеешь в виду? Звучит неважнецки.

— Да, может статься, дело и правда неважнецкое. Видишь ли, существует такое психическое расстройство: человек лжет, что болен, чтобы привлечь к себе внимание. Некоторые даже заражают себя чем-нибудь, лишь бы получить повод наведаться к врачу. А есть и такие, что провоцируют болезнь у собственных детей.

— И все ради чьего-то внимания?

— Ну-у, — протянула Лекси, — вопрос, вообще-то, сложный...

— Не расходуй зря воздух, — пробубнил ее дедушка, слушавший наш разговор с повязкой на глазах. — Этот тупица все равно не поймет, сколько ни толкуй.

Я думал о Гуннаре. Он жаждет внимания? Да у него и так внимания было хоть лопатой греби! Он был популярен, девочки его обожали, его знала каждая собака. Ему не надо было объявлять голодовку, чтобы быть замеченным. Но, с другой стороны, для своих родителей он не зеница ока и не центр существования. Опять же, с другой стороны, я для своих тоже, однако я ведь не трещу направо и налево, что у меня жуткая хворь, хотя уверен: есть люди, убежденные в том, что я неизлечимо болен. На голову.

В Проспект-парке мы вытащили Кроули из машины, подвели к первому дереву и только тогда сняли с его глаз повязку. Старикан бросился наутек, но я его поймал. Это тоже была часть ритуала.

— Слишком опасно! — вопил он, пока мы водворяли его на платформу, оснащенную множеством блоков и тросов. Может, такелажа и было больше, чем требуется, но ведь эту штуковину строили будущие инженеры, им хотелось произвести впечатление. — Это должно быть запрещено законом! — продолжал разоряться Кроули.

— Отличная цитата для вашего надгробия, — ляпнул я и тут же прикусил язык, вспомнив про Гуннара.

Кроули одарил меня таким взглядом, что если перевести его в слова, то я не решусь их здесь повторить. После этого мы вознеслись на верхнюю платформу, где нас поджидал один из студентов-инженеров с ремнями, карабинами, шлемами и прочим снаряжением, судя по виду, предназначенным для прогулок в открытом космосе.

— До второй платформы далеко лететь? — спросил я инженера, но тот не успел ответить, потому что встрял Кроули:

— Бойфренд Лекси наверняка смог бы определить, — язвительно сказал он и пощелкал языком.

— Дедушка, прекрати.

На Старикана надели упряжь, и я толкнул его. Он полетел по зип-лайну, вопя и ругаясь на чем свет стоит.

— Как поживает Рауль? — спросил я у Лекси.

— Мы с ним решили, что нам лучше расстаться.

— Как жаль.

— Вовсе тебе не жаль.

— Нет жаль, — настаивал я. — Потому что теперь ты захочешь, чтобы я расстался с Кирстен ради сохранения статус кво.

— «Статус кво»! — отозвалась Лекси. — Надо же, какие слова ты знаешь!

— Я католик, — напомнил я. — Нам положено знать латынь. — Тут я аккуратно подпихнул Лекси, и она полетела вслед за дедом к другой платформе, где ее изготовились поймать нервничающие студенты.

— Четверть мили, — сообщил будущий инженер, наконец получивший возможность ответить на мой вопрос, — но ощущение такое, будто гораздо дальше!

Я скользнул вслед за остальными. Внизу подо мной разворачивался Проспект-парк, а я несся по зип-лайну, гикая и улюлюкая от восторга. Это было лучшее похищение из всех! Полет производил именно тот эффект, на который мы и рассчитывали: возбуждал чувства и наполнял душу радостью. Он напоминал, какая это прекрасная штука — жизнь. Целых двадцать сияющих секунд во всем мире не было ничего, кроме меня, ветра и пятидесяти футов между мной и землей. Студентик ошибся — расстояние было слишком коротким!