Виктор Московкин - Человек хотел добра

Диамат грузно поднялся и начал тоненьким голосом:

— Реки… я знаю, например, большую… реку…

— Реку, — поправила учительница.

— Ну да, реку, — согласился Диамат и замолчал.

— Дальше, — нетерпеливо сказала учительница.

Диамат вздохнул, незаметно толкнул ногой Рыжика.

— Волга, — подсказал Рыжик.

— Ну да, Волга… Все реки стекают с гор и… куда-нибудь впадают… Например…

Но примера Диамат так и не привел.

Потом отвечал Ромка, который бойко перечислил все реки и даже упомянул пошехонскую Согожу, на которой он как-то с отцом ловил рыбу.

— Хорошо, — одобрила учительница.

Тогда Ромка завертелся по сторонам, как будто сел на перевернутую крышку чайника и не мог принять устойчивое положение. Он был очень доволен своим ответом.

Потом он достал, из кармана катушку с резинкой, надетой на стерженек, показал Валерке.

— Что лучше: шестеренки от будильника или эта штука? Василий Самарин сделал, он много всякого делает. Эту катушку я у него выменять хочу на шестеренки. Вот только думаю: стоит менять или нет. Горохом здорово стреляет.

— Дай посмотрю, — загорелся Валерка. — Дай!

Рассмотрев катушку, он догадался, что если оттянуть стерженек, и в отверстие засунуть горошину или маленький камешек, то можно стрелять и довольно метко.

— Ну, дай же!

— Только не вздумай стрелять, — предупредил Ромка. — На перемене постреляем, а после уроков пойдем по воробьям бить. Я каждый день стреляю, только еще ни одного не убил.

Увидев, что Валерка оттянул стерженек, Ромка испуганно схватил его за руку. Резина выскользнула, и сухая горошина звонко щелкнула в окно.

Уж очень быстро все произошло. Валерка поспешно сунул катушку в парту и стал смотреть в учебник. Ромка с сердитым сопеньем начал писать в тетради, позабыв обмакнуть перо в чернила.

Учительница подняла глаза, окинула класс пристальным взглядом.

— Кто кинул?

Все молчали. Только было слышно, как скрипит в тетради Ромкино перо. Прошло еще несколько секунд тягостного молчания, затем раздался чей-то неуверенный голос:

— Сознавайтесь, ничего не будет.

— Я подожду, — сказала учительница и стала листать классный журнал.

— Ну, сознавайтесь, из-за вас урок срывается, — неслось со всех сторон, словно и в самом деле все были огорчены тем, что урок прервался.

— Ты хочешь, Федя, что-то сказать?

Рыжик встал. На его лице непонятная улыбка.

— Это Бука, — отчетливо проговорил он.

Весь класс разом повернулся к девочке с задней парты. Она смутилась от неожиданности и опустила глаза. Лицо ее залилось густым румянцем.

— Елена Григорьевна, — продолжал Рыжик. — Это она кинула, у нее привычка кидаться.

У Валерки задрожали кончики губ. Он сидел съежившись, боясь пошевелиться.

— У Борисовой есть имя, — сухо сказала Елена Григорьевна. — Садись, Сыроегин. Кто кинул, тот должен встать и сказать об этом сам.

— Она кинула, — упорствовал Рыжик.

— Маруся, это ты сделала?

Девочка медленно поднялась, в классе стало еще тише. Ждали, что скажет Маруся. Ромка смотрел на Валерку так, как смотрят на человека, когда испытывают желание дать ему хорошего подзатыльника.

— Ну, чего ты? — не вытерпел Валерка. — Знаю… сам знаю. — Он нерешительно приподнялся и срывающимся голосом тихо проговорил:

— Это я… кинул… нечаянно.

Ему было не по себе. Теперь все разглядывали его, кто с любопытством, кто с насмешкой. Щеки у мальчика горели, пальцы теребили пуговицу на пиджаке. Пуговица отлетела и со стуком закатилась под парту. Валерка пополз было за ней.

— Сядь на место, — сказала учительница.

Больше она не обращала на него внимания. Валерка решил, что разговор состоится после уроков.

В перемену к нему подскочил Федька и, прыгая на одной ноге, запел:

— Попался! Попался! — Потом добавил: — Я знал, что это ты кинул, только не хотел про тебя говорить. Пусть уж Бука, на нее все говорят.

Диамат Песочкин дал Федьке щелчка и сказал:

— Врешь ведь, не знал ты, что новичок бросил. А то сразу бы съябедничал. Здорово ты, — похвалил он Валерку.

— Я не нарочно.

— Говори, «не нарочно!» — не поверил Диамат. Пришлось ему показать катушку и объяснить, как все произошло. Диамат разохотился:

— Меняем! А? На оловянный пугач меняем. Совсем хороший пугач, только без курка.

Но тут появился Ромка, отобрал у Валерки катушку, а Диамату сказал:

— Знаем твой пугач.

— Откуда ты знаешь? Откуда ты знаешь? — вскинулся Диамат, подступая к Ромке. Они стали спорить и про Валерку забыли. Он встал к окну.

Валерка не слышал, как к нему подошла девочка с задней парты. Касаясь теплыми губами его уха, она сказала:

— Зачем вы сознались? Пусть бы думали, что это я. У Валерки от этих слов как-то сразу потеплело на сердце, захотелось подпрыгнуть или пробежаться сломя голову, но он взял себя в руки и скороговоркой сказал:

— Ждите больше — всякий раз обойдемся и без вас. И гордо отошел. Он считал, что поступил так, как поступают настоящие мужчины.

После уроков Валерка нарочно вертелся около учительницы, хотел, чтобы она сделала выговор, — и дело с концом, но она словно не видела его. Валерка недоумевал, а потом решил, что Елена Григорьевна придет жаловаться к отцу. Настроение сразу испортилось. Подскочил Ромка, позвал играть в снежки. Но Валерка отмахнулся, и мальчик убежал.

Размахивая сумкой, Валерка вышел на улицу. «Учительница обязательно нажалуется, — думал он. — В первый день созорничал, что дальше станет? Обязательно так скажет».

От подобных размышлений Валерке стало невмоготу. И чем дальше, тем мрачнее рисовалась картина. Исключат из школы. Иди, скажут, туда, откуда пришел. А в старой школе тоже не примут. Осрамил, дескать, свою школу и опять вернулся? Хитрый!

Ярко светит солнышко, текут по улице ручьи. Весна! Взглянуть на солнце, хотя бы на миг, и ослепит сразу, станет кругом темно, как в подвале.

Но Валерка сегодня не хочет смотреть на солнце, не смотрит он и на ручьи.

У самой дороги, что идет к реке, стоит сарай. Два мальчугана пытаются сбить с крыши мутную сосульку. Бросают снежки долго, а сосулька висит словно завороженная.

В другой раз остановился бы Валерка и сказал: «Вот как надо», — и сшиб бы сосульку, а сегодня равнодушно идет мимо.

По улице прокатил тяжелый грузовик с медведем на радиаторе, сердито рявкнул на зазевавшегося пешехода; тот от испуга смешно протанцевал на месте и бросился к тротуару. Случись это не сегодня — вдоволь бы посмеялся Валерка. А тут даже не улыбнулся. Ничего не замечает он сегодня.

А Марусе Борисовой надо доказать, что сознаться на уроке ему было легче легкого, а то подумает, что он всего боится.

У Маруси глаза большие и удивленные; похоже, что смотрят они на все по-своему, с интересом. Такие глаза никогда не забудешь. Прищурился Валерка и все равно их видит.