Виктор Московкин - Человек хотел добра

Услышав про деньги, Толька рассмеялся.

— Нету у меня. Спрашивал бы раньше.

— Толька, ты же на кинокамеру копишь, на «Киев». А мне, понимаешь, очень нужно.

— Коплю, а денег нету. Взял папа. Я, говорит, сам тебе после куплю. Понадобились ему зачем-то. На квартиру новую переезжать будем. Если хочешь, заходи вечером. Я расскажу, что тебе нужно, и он даст.

Нет уж, надо как-нибудь выходить из положения, но только не у Алексея Ивановича брать. Расспрашивать начнет, а потом с упреком заявит: «Говорил я тебе, что избалуешься. По-моему вышло. Вот уже и деньги понадобились».

Так ни до чего и не договорились. Я понуро брел по коридору, раздумывая, как бы выпутаться из этой неприятной истории.

У самой канцелярии я неожиданно столкнулся с Валентином Петровичем. Он всегда в военной гимнастерке, перехваченной широким ремнем, в галифе и хромовых сапогах. Когда он смотрит на тебя, глаза будто говорят: «Пожалуйста, рассказывай только правду. Я все равно о тебе много знаю».

Я поздоровался с Валентином Петровичем и хотел пройти мимо, но вдруг он остановил меня.

— Семен, ты что ищешь?

Я так и обомлел. Что это? Узнал откуда или сам догадался? Определил по моему виду?

— Я? Я ничего, Валентин Петрович… Просто так…

— Значит, мне показалось, — весело сказал он, в то же время пытливо вглядываясь в мои глаза. — Смотрю, Коротков идет мрачнее грозовой тучи и вниз смотрит, того гляди бодаться начнет. Ну, думаю, потерял, непременно потерял что-нибудь. Ты брось это, — как-то неожиданно добавил он.

— Я просто так, — пытался я уверить его.

Мы отошли в сторонку, чтобы не мешать в проходе. Валентин Петрович спросил, как привыкает Вера к работе, не поступила ли она в вечерний техникум.

Хотелось рассказывать обо всем. Видно, потому, что он спрашивал не ради приличия, а в самом деле интересовался, как мы живем.

— А у меня, Семен, к тебе просьба, — сказал он под конец, хитро сощурив глаза. — Видишь ли, какое дело… Как бы это тебе объяснить? Живет у меня чиж. Прямо прелесть птичка! Утром просыпаемся мы с дочкой, чувствуем себя, как в лесу! И до чего хорошо становится! Послушал бы ты, Семен, как она поет!.. А еще у нас в квартире громадный кот — Бузотером его зовем. Все норовит он достать чижа лапой, только и гляди за ним. Всю жизнь отравляет чижу своим поведением. Мы уж его и уговариваем, и ругаем — ничего не помогает. Кого-то надо выселять… Такая, Семен, дилемма.

«Вот оно что, — подумал я. — Чудной Валентин Петрович, не может сам управиться с котом».

— Понимаю, Валентин Петрович. Очень хорошо понимаю. Я этого кота живо: камень на шею — и в прорубь. Никто и знать не будет.

— Постой, постой! — оборвал меня учитель. — Ты что-то не так говоришь. Про другое я… Чтобы ты, например, взял у меня чижа. Пришел и взял… Я хотел тебя к себе в гости пригласить. Не хочешь насовсем — возьми на время. Жалеть не будешь, уверяю. Чудесный чиж, я тебе говорю.

Наверное, лицо у меня стало глупое-глупое. Показал себя живодером, и перед кем? Перед учителем биологии, который по должности обязан любить животных. Такой глупости я и сам от себя не ожидал.

— Смотри, Семен, я тебя не неволю, — продолжал уговаривать Валентин Петрович. — Не хочешь если, отдам другому. Такого чижа каждый возьмет с удовольствием.

— Зачем другому, Валентин Петрович? Лучше мне. Другой, может, и ухаживать за чижом не будет, уморит голодом.

Никогда я не держал птиц, не было у меня охоты к этому занятию. Но сейчас отказываться не стоит. Да и неплохо, если чиж будет каждый день петь по утрам.

— Тогда договорились, — сказал учитель.

Один мальчишка рассказывал в классе, что видел учительницу на речке с корзиной белья, и его подняли на смех — не поверили. Школьники почему-то думают, что учителя — не как все люди. Что, дескать, они только и умеют учить да следить, чтобы никто не баловался на уроках. И я так думал, пока не познакомился поближе с Валентином Петровичем.

В назначенный час я пошел к учителю домой.

— А, Семен! Проходи, пожалуйста! — радушно встретил меня Валентин Петрович. — Не стесняйся… Знакомься вот с Ниной.

На диване сидела девочка в коричневом платье и черном переднике. Читала. Шелковистые густые волосы завязаны на затылке голубой лентой. Лицо круглое, смугловатое. Большие синие глаза смотрели на меня с любопытством, словно спрашивали: откуда ты такой появился? Она была примерно моих лет. Аккуратно заложив страницу конфетной оберткой, девочка без смущения поднялась ко мне навстречу.

— Здравствуй! — сказала она с удивлением в голосе. — Это ты и есть Семен? Я думала, ты взрослый, большой.

Девочка задорно рассмеялась, взяла меня за руку и потянула к дивану.

— Вот садись. Рассказывай что-нибудь.

Я и сам подумал, что мне надо что-то сказать. Но рассказывать ни с того ни с сего я не мог.

— Ты что любишь читать? — спросила Нина.

— Все подряд. А больше про войну и про пограничников.

— И я тоже, — сказала она.

На этом и оборвался наш разговор. С девчонками вообще трудно разговаривать. Чтобы не сидеть истуканом, я стал оглядывать комнату. По углам и на стенах висели и стояли чучела разных птиц и зверей. Особенно мне понравилось чучело рыжей пушистой белки. На сосновом сучке она сидела на задних лапах, в передних держала позолоченный грецкий орех. На сучке была приклеена кучка такой же позолоченной скорлупы. Все как в сказке о царе Салтане.

Над окном прыгала в клетке махонькая птичка с желтой грудкой. Это и был тот самый чиж, которому не давал житья кот Бузотер. Нине, пожалуй, жалко расставаться с чижом. Чудаки, лучше бы гнали взашей кота!

— Какая у тебя смешная улыбка! — растягивая слова, сказала вдруг Нина.

Я невольно посмотрел в зеркало и ничего смешного не увидел. Курносый нос, круглые щеки, рот как рот, не очень большой. Все, как обычно.

— Ты всегда такой?

— Какой «такой»? — спросил я, начиная сердиться. То я показался маленьким, то у меня смешная улыбка. Всего разобрала. Можно подумать, что у меня вовсе ничего хорошего нет.

— Не злись, Семен, я хотела спросить: ты всегда такой неразговорчивый?

— Почему это «неразговорчивый»? Я разговорчивый, особенно если со знакомыми.

— Но мы с тобой познакомились! — воскликнула она. — Можно тебя Семой звать?

Она чем-то отличалась от девочек нашего класса. Тем бы только похихикать да пошептаться. Сначала я думал, они действительно о деле шепчутся, сообщают друг другу невесть какие важные секреты. А однажды иду, стоят в углу отличницы с первой парты, слышу: «Знаешь, Миля, такой ночью был морозище! У-ужас!» Нечего сказать, глубокая тайна! Еще вечером по радио говорили, что будет мороз в двадцать пять градусов.

Нина не такая. Я вдруг почувствовал, что с ней интересно.