Александра Бруштейн - Дорога уходит в даль… В рассветный час. Весна (сборник)

Мы молчим, наклонив головы и глядя себе под ноги. Мы не отвечаем, потому что мы уже крепко знаем: когда начальство задает вопросы, оно вовсе не ждет от нас ответа, надо молчать и терпеливо ждать, пока кончится вся эта комедия.

– Ступайте! – говорит Колода. – И помните! Помните!

Мы делаем реверанс и уходим почему-то на цыпочках. Может быть, этим мы хотим показать, что мы пом-ним! пом-ним!

Мы в самом деле пом-ним! Помним и о том, что надо во что бы то ни стало довести наших бедных двоечниц до честных троек. Мы больше не занимаемся в стенах института, мы собираемся по очереди у каждой из нас. В день, когда нам выдают «сведения» (теперь это называется «табель»; у нас называлось «Сведения об успехах и поведении ученицы такой-то»), мы, четверо заговорщиц (Лида называет нас «скопщиками»), сияем, как именинницы: все наши «студентки» получили тройки, честно заработанные трудом, своим и нашим. Только бедная Броня Чиж получила одну двойку – по французскому языку, и то главным образом за кляксы в тетради.

– Ты бываешь у Ивана Константиновича? – задает как-то папа за обедом вопрос.

Мама отвечает не сразу.

– Бываю, конечно…

– Но – реже, чем раньше?

– О да! Гораздо реже…

Помолчали. Потом папа снова спрашивает:

– А Пуговка бывает там?

Я – не мама. Я не умею отвечать так сдержанно, тактично. Мне это не дается. Я, видно, бестактичная…

И сейчас на папин вопрос: «А Пуговка бывает там?» – я отвечаю, как отрезываю:

– Нет. Пуговка там не бывает.

– Та-а-ак… – задумчиво тянет папа. – Ну, давай начистоту: тебе Тамара не нравится?

– А кому она нравится? Кому она может нравиться… такая? У нас в классе ее все терпеть не могут. Маме она тоже не нравится, только мама молчит…

– Да, она мне не очень нравится… – признается мама.

– Но ведь это внуки Ивана Константиновича! – говорит папа с упреком. – Ведь он их любит!

– А что внуки? – снова наседаю я на папу. – Леню мы с мамой очень любим. И он нас любит. Каждый день хоть на полчасика да забежит! Совсем как свой; маму зовет тетей Леной, тебя – дядей Яковом…

– Очень славный мальчик! – подхватывает и мама. – Добрый, ласковый, веселый… Я бы хотела, чтоб наш Сенечка такой стал, когда вырастет!

– И Поль его любит, и Юзефа, и Кики… Весь дом! Ужасно жалко, что он – не девочка, он бы у нас в институте учился. А Тамарка эта… Иван Константинович ее так любит – и птиченька она, и птушечка, и уж не знаю, как еще, – а она с ним разговаривает вроде как с лакеем!.. Княжна Хованская! – произношу я в нос. – Княжна Болванская!

– Что за глупости! – строго обрывает меня папа.

– Это не я так ее называю, – это Меля Норейко так говорит…

– Девочка, конечно, не очень симпатичная, – говорит папа задумчиво. – Но ведь – ребенок еще! Взрослый, если плохой, – так он уж навсегда плохой, до самой смерти… И то не всякий, бывают исключения. А дети тем и хороши, что у них все еще может меняться.

Мама говорит очень сдержанно:

– Будем надеяться, что девочка еще выправится.

Все с минуту молчат.

– А пока, – заявляет вдруг папа очень решительно, – сегодня вечерком пойдем-ка мы все трое к Ивану Константиновичу. Ведь горько же старику, – понимаете вы это? Вроде как отреклись мы от него!

И вот мы сидим вечером за столом у Ивана Константиновича. Рад он нам – ужас до чего!

Тамара, по обыкновению, держит себя как герцогиня, случайно попавшая на вечеринку дворников и извозчиков… Леня из-за самовара строит мне страшные рожи. Шарафутдинов от гостеприимства так топает сапогами, что Тамара морщится и иногда страдальчески прижимает пальцы к вискам – совсем как Дрыгалка!

– Вот кстати пришли вы! – радуется Иван Константинович. – Мы тут одну затею обсуждаем. Очень интересную! Тамарочка придумала… Расскажи, птуша!

– Им неинтересно, Иван Константинович… – роняет Тамара равнодушно.

– А ты все-таки расскажи! Пожалуйста…

И Тамара начинает рассказывать про свою «затею». Она говорит с таким выражением лица, словно мы все – конечно, не люди, а мусор и не можем понять ничего возвышенного, но раз Иван Константинович требует, она рассказывает:

– Я задумала… Скучно ведь мы живем! Ну, вот я хочу устраивать по субботам журфиксы. Раз в две недели!

– Журфиксы! – радуется Иван Константинович. – Замечательно, а? Ну, а кого ты пригласишь?

– Подруг моих… – снисходительно объясняет Тамара. – Нюту Грудцову, внучку городского головы… Княжну Лялю Гагарину, Зою и Риту Шабановых…

– И Сашеньку, конечно, да? – спрашивает Иван Константинович.

Но тут – это просто какое-то несчастье! – во мне, как всегда, от одного вида Тамары, от ее голоса, просыпается самый упрямый дух противоречия.

– Нет! – заявляю я. – Сашенька не придет…

Ленька из-за самовара делает мне восторженные знаки. Валяй, мол, валяй, браво!

Тамара, надо отдать ей справедливость, как всегда, во сто раз сдержаннее, чем я!

– Ну, как ей будет угодно! – говорит она. – Захочет – придет, нет – ну, нет… Да ей, конечно, и неинтересно, ведь все эти девочки – из первого отделения, а она – из второго.

– Вы, Тамара, – тоже из второго! – не могу я удержаться, чтобы не уколоть ее в больное место.

– Да, пока… – говорит она спокойно. – Иван Константинович уже возбудил ходатайство о моем переводе в первое отделение… Не сегодня завтра меня переведут. И тогда я буду с ними, с подругами моими.

В душе моей – целая буря невежливых напутствий: «Скатертью дорожка!», «К черту!..» Я еле удерживаюсь от того, чтобы не выпалить это вслух.

Между тем Тамара так же спокойно и непринужденно продолжает:

– Иван Константинович, кстати о журфиксах: надо всетаки обновить здесь сервировку. Что за чашки, что за тарелки, боже мой! Как в трактире…

– Обновим, птиченька, обновим! – добродушно соглашается Иван Константинович. – Возьми завтра с собой Шарафута и ступай с ним по лавкам, делай покупки.

– Дедушка! – вдруг встает Леня во весь рост из-за самовара. – Я желаю тоже! У Тамарки будут через одну субботу журфиксы – ну, а у меня пусть будут в свободные субботы жирфуксы. Гениально, правда?

– Гениально! – расплывается Иван Константинович. – Просто гениально! А кого ты пригласишь?

– Ну, первую, конечно, вот эту! – показывает Леня на меня. – Шашуру… Придешь, Шашура?

– Конечно, приду!.. Если мама позволит…

Мама с улыбкой кивает головой.

– Потом приглашу одного моего одноклассника – он очень хорошо играет на скрипке, а я буду аккомпанировать ему на рояле. И сестру его позову – она ни на чем не играет, она стихи пишет, очень славная. На Тамаркиных журфиксах будет ржать Ляля-лошадь, а на моих жирфуксах будет замечательная музыка! Дедушка, придете слушать?.. Тетя Лена, дядя Яков, придете?