Эдуард Пашнев - Белая ворона

— Ладно, сиди. Что читаешь?

Она схватила книжку, на раскрытой странице увидела фотографию каких-то микробов.

— Микробами любуешься, б-р-р! — Она оттолкнула книжку от себя и полезла на подоконник открывать форточку.

Сережка не успел ничего сказать. Он даже отвлечься не успел от того, что прочитал и увидел на фотографии. Он сосредоточенно смотрел на Алену, вернее, сквозь нее. То, что Алена называла «микробами б-р-р», было коацерватной каплей по Бунгеберг-де-Йонту. Отец у Сережи химик. Он жил с другой семьей, но Сережа у него часто бывал и в лаборатории и дома. И когда сыну предстояло проходить практику на межшкольном комбинате, отец устроил его в свою лабораторию, принадлежащую хлебозаводу и заводу фруктовых вод, где Сереже было гораздо интереснее.

Алена открыла форточку, взяла щепотку снега с рамы, бросила в Сережку.

— Давыдова, успокойся, — сказал он голосом учительницы.

Алена засмеялась, высунулась в форточку, показывая, что не боится простуды и вообще ничего не боится.

— «Хочу написать настоящий я стих, извергнуть уменье из знаний своих. Губы — не трубы, не бык моста, губы — грубо, лучше — уста. Лучше уста у мальчишек у ста, и чтоб целоваться умели до ста».

Прокричав деревьям свое нелепое стихотворение, Алена соскребла с рамы пригоршню снега и, прыгая с подоконника на соседнюю парту, уже убегая, бросила талым снегом в Сережку.

— Ну, Давыдова, сейчас получишь! — крикнул он, вскакивая.

Все в Алене встрепенулось до восторга, она помчалась по классу, по партам. Вот что ей надо было: чтобы Сережка за ней бежал, а она бы от него убежать не могла. Но Сережка стоял, отряхивался. За Аленой не побежал, играть в снежки не захотел.

Вечером после чая Алена осталась на кухне одна. Она сидела и думала: «День закончился, а ничего так и не произошло. Ну совершенно же ничего».

Вошла мама, сказала озабоченно:

— Алешка, ты не видела, куда я телефонную книжку положила? Не могу найти.

— Нет.

Мама посмотрела на дочь внимательно. Мама у Алены крепкая, высокая.

— Что, моя ненаглядная, что-нибудь случилось?

— Ничего, — ответила Алена. — Если бы случилось, я бы так не сидела.

— А как?

— Никак! Что ты пристала?

— Двойку получила?

— Ой, мам, ищи свою книжку.

Мама ушла в большую комнату, сердито хлопала дверцами секретера. Слышалось ее бормотание. Она вполголоса ругала себя:

— Никогда не положит на место, растрепа.

Потом раздалось:

— Умница, Верочка Семеновна. Вот же она. Главное, знать, где что искать.

На кухне звякнуло блюдце. Потом опять зазвенела посуда. «Молодец, — подумала Верочка Семеновна, — решила помыть чашки-блюдца». Потом опять что-то звякнуло и упало на пол.

— Алешка, что там у тебя падает?

Дочь не ответила. И снова что-то упало. Мама быстро поднялась с колен, заспешила на кухню. Алена сидела на табурете, вытянувшись и вытянув над головой руку. В руке она держала бутерброд с маслом. На мать посмотрела каким-то отрешенным взглядом.

— Ты что делаешь?

— Смотри, мам.

Она отпустила бутерброд. Он упал, чуть не опрокинув недопитую чашку с чаем.

— И что это значит?

— Кверху маслом… Я опровергла закон бутерброда. Для этого нужна булочка за три копейки. И резать надо строго пополам.

— Сколько тебе лет, Алешка?

— Сколько мне лет, мама?

— Что с тобой, Алешенька?

— Что со мной, мамочка?

— Да что с тобой, девочка моя?

— Девочка? Это что-то новенькое.

Алена опять подняла над головой бутерброд и бросила. Он упал между чашками и тарелками, ничего не задев. Упал кверху маслом.

— Перестань играть хлебом!

Алена встала из-за стола и ушла в свою комнату.

Анна Федоровна сидела за своим столом в учительской, проверяя две последние тетради (не успела дома), и с неудовольствием поглядывала на молодую учительницу химии, которая жаловалась на своего любимого ученика.

— Я ему так доверяла, так доверяла, а он реактивы украл.

Тоненький жалобный голосок учительницы химии мешал проверять тетради.

— Он мне, знаете, вот так в глаза заглядывал.

— Да, заглядывал, — сказала Анна Федоровна, тяжело поднимаясь и недовольно складывая тетради в стопку.

— Он предан был мне, моему предмету, — обрадовалась учительница химии, что ее слушают.

— Как тот ласковый щенок, да? — спросила Анна Федоровна. — В глаза преданно смотрит, хвостом виляет, шнурки лижет, а потом смотришь — туфли обмочил.

— Что вы такое говорите? — по-детски изумилась молодая учительница, и щеки у нее залились краской.

— А что, вы не слышали таких слов? Попросите своих учеников, они просветят.

Анна Федоровна взяла тетради и зашагала из учительской. Это была уже немолодая, огрузневшая женщина. Одевалась она очень просто: юбка, свитер. Встала, одернула и пошла. Волосы носила прямые, коротко подстриженные. Никогда их не завивала, не делала причесок. Проведет рукой по голове сверху вниз — и готова. Учительница химии раздражала ее и тем, что наряжалась в школу, как в театр, и еще больше тем, что приучала учеников к доверительным отношениям: «Я ему так доверяла, так доверяла». Учить надо, а не доверять, школить — от слова школа, порядок, знания. Тогда не будет никаких неприятностей ни для тебя лично, лапочка, ни для общества.

Анна Федоровна была груба с молодой учительницей (ей самой казалось — не груба, а сурова) от накопившегося в ней раздражения и непонимания. В последнее время она все чаще натыкалась на противодействие ребят. Она требовала дисциплины, но даже девочки не подчинялись ей.

Анна Федоровна все с большей резкостью ударяла по столу, заслышав малейший шум, становилась все более язвительной, ироничной по отношению к тем, кто не выучил урока, кто мямлил у доски. Но ирония ее почему-то не доходила, трудней стало овладевать классом. Она теряла контакт с теми, кого должна была научить чтению и пониманию прекрасного, и чувствовала, что вместе с этим теряет себя, становится равнодушной и к занятиям в школе и к самой литературе. Она была резкой всегда, но теперь за ее отрывистой речью и угловатыми движениями скрывалась растерянность немолодой учительницы, которой на прошлой неделе подложили на стул кнопку. Она боялась, что подложат еще раз, и демонстрировала уверенность. Садилась на стул, не глядя, не ощупывая сиденья, опускалась всей тяжестью и с пристуком опускала на стол журнал.

Анна Федоровна твердо и широко шагала по коридору. Звонка еще не было. Он настиг ее в пути. Мимо пробежал ушастый мальчишка из 8 «А», Женька Уваров. На спину ему кто-то прикрепил страницу из журнала с фотографией Лохнесского чудовища.