Лев Разгон - Шестая станция

2. XI Международный юношеский день — докладчик т. Макаров.

3. О значении XI Международного юношеского дня — докладчик т. Макаров.

4. История РЛКСМ — докладчик т. Макаров.

5. Политика Советской власти — докладчик т. Макаров.

6. Текущие дела — докладчик т. Макаров».

Против каждого пункта повестки дня в графе «ПОСТАНОВИЛИ» было записано: «Принять к сведению».

Среди других протоколов Мише бросился в глаза протокол сельского схода. В «СЛУШАЛИ» обсуждалось: «Есть ли бог — докладчик т. Макаров». В «ПОСТАНОВИЛИ» категорически утверждалось «Бога нет…»

— М-да… — пробормотал Миша, — Ясненько, ясненько… А мы-то, дураки, на Волховстройке бьемся, бьемся… А надобно было принять постановление, записать в протокол — и вся недолга!.. Роман, нашего Гришу Баренцева сюда прислать бы поучиться, как все вопросы можно быстро решать, а?

Но Роман все больше хмурился, на Мишины шутки он никак не отзывался. И сафьяновую папку смотреть не захотел. А Макаров, провожая их до избы Дивова, зачем-то заглянул в свою папку и озабоченно сказал:

— Сегодня, товарищи, по плану работы — в клубе политлото… Прошу, товарищи шефы, принять участие в нашей агитации и пропаганде.

У Дивова в избе вкусно пахло мясными щами, за столом сидели несколько деревенских комсомольцев. Ждали гостей. Секретарь ячейки не зашел к Дивову — очень торопился по неотложным делам. Но комсомольцев это и не очень огорчило. Пока Дайлер и Липатов ели, они перебрасывались шуточками насчет своего секретаря. Насытившийся Роман отодвинул пустую миску и решительно вмешался в разговор:

— Слушайте, ребята, ваш этот Твердыйсплав — он что, балаболка, что ли? Или бюрократ комсомольский? Так на кой же ляд вы его выбирали, чтобы смеяться, что ли? И что это за история с мопровской полосой?

Иван Дивов посмотрел на ребят со стройки. Казалось, что его и без того кривой нос стал еще кривее…

— Дак он в укоме в авторитете, на кажных перевыборах представитель укома за него разбивается, да и нам другого выбирать некого: мы-то все при деле, у всех хозяйство… Когда это мы будем в уезд ездить да собрания проводить и эти — мероприятия… А Слава — он человек свободный. Хозяйства не имеет, за клуб ему жалование выдают, письмо или прошение какое напишет — куренка принесут… И все было бы с ним неплохо, если бы не был таким дурным да суматошным. Сорганизовал, значит, антирелигиозную дружину вместе с Евсейкой Суходолиным. А Евсейка известный по всей округе шалопут. На Званке день работает, пять гуляет; здесь, на деревне, ничего не делает, ходит только по гостям, водку пьет, силу свою показывает: носит на коромыслах десяток мужиков, бычка подымет — ну как представление какое… И еще с ним такие гулящие ребята. И из богатеньких есть — у некоторых на отцов батраки работают, так чего не гулять. Батраки работают, а сынки по гулянкам…

Славка начал с того, чтобы дружина с богом боролась, а кончили тем, что Христа славить начали…

— Так как же это так — Христа славить?!

— Видишь ли, Евсейка этот на селе издавна считается главным по всяким там игрищам, потехам… И еще мальчонкой всегда был христославом. Тот пятиалтынный, тот и полтинник отвалит, ну, а пироги — это завсегда… Ну и уговорил Славку — будто смеха ради — вырядиться и пойти христославить. А тот, дурной, на Евсейку молится прямо… Собрали семерых ребят, которым не стыдно, намазали морды, оделись в вывернутые шубы и пошли по избам Христа славить. Меньше полтинника никто не дает: как же, комсомольцы пришли, а Леонтий, у которого крупорушка, пять рублей отвалил… Кончилось рождество, Евсейка ходит и пьян и нос в табаке, а Славка собирает собрание комсомольское и говорит: «Нас в укоме похвалили за комсомольское рождество, давайте внесем в МОПР не по пятаку, как все, а по гривеннику и скажем, что предлагаем во всероссийском масштабе переделать мопровский пятак на мопровский гривенник… Напишем в газету, в Москву, от имени комсомольцев из Близких Холмов…

— Да вы что, ребята, ополоумели, что ль?

— Да перестань! Что ты нас, за дурачков считаешь? Деревенские, мол… Славка прославиться хочет, ума немного, совести еще сколько надо не нажил… Ну, а мы ему сказали, что не допустим, чтобы на революционеров шли деньги, собранные у темноты да кулаков. А еще осенью, в международный день, порешили мы запахать мопровскую полосу. Сход нам выделил кусок бесхозной земли — есть у нас такая и решили мы ее засеять льном: самая выгодная штука! Как снег выпал, навоз начали свозить, обещали нам достать семян долгунца, повозимся мы с ним, конечно, не без того, зато денег выручим много, и пойдут они на хорошее дело чистыми, не пьяными полтинниками. А Славка нас за это и деревенщиной, и уклонистами, и этими — оппортунистами, что ли! Конечно, это лен, надобно ждать долго, а ему не терпится, чужой он для земли, не понимает ничего… А на нас деревня смотрит — сумеем лен вырастить аль нет? Тут ведь его разводят мало, с ним дел не оберешься…

— Ладно! Всех дел не обговоришь! Пошли, что ль, на улицу, пока светло… — Нетерпеливый Миша вскочил из-за стола.

Роман на него досадливо покосился: вот уж кто деревенщина, так это городские! Хозяин еще сам из-за стола не встал, а гость уже вскакивает…

Ребята оделись и шумной стайкой вывалились на улицу. Красное солнце уходило за длинные и мягкие сугробы, близкие сумерки наползали на праздничную деревню. У ограды красной кирпичной церкви стояли ребята и громко смеялись чьему-то рассказу.

Поодаль от них стояли и пересмеивались девушки. Где-то неподалеку кто-то на гармошке повторял все время один и тот же отрывок мотива: «Ах, зачем эта ночь…»

Завидев приезжих, деревенские ребята замолкли. На Романа и Мишу вопросительно и затаенно смотрели. От ограды отделился человек и подошел к приезжим. Догадаться, кто он, было волховстроевцам нетрудно. На огромном и могучем торсе торчала маленькая голова с приплюснутым крошечным носиком и узенькими смеющимися глазами. Длинные руки как-то беспомощно свисали вдоль туловища.

— Ну вот и хорошо, что приехали на праздник, — весело сказал Евсейка. — Хоть погуляем вместях. Всех дел все равно не перевернешь, вам дали отпуск от работы, давайте, что ли, погуляем? А то Иван как старый хрыч сурьезный. А когда же погулять, как не по молодости? Вы это как считаете? А у нас сегодня вечерком меро-меро-меро-приятие, вот!

— А как же! — засмеялся не отстававший от Дивова русый парень. — Славкино политлото! Всем приказано быть в клубе!

— Эге, — подтвердил Евсейка. — А потом — к Зотихе…

Недаром вечером с ребятами не было Твердислава Макарова! Опорный клуб села Близкие Холмы был настолько прибран и чист, насколько только это было возможно для безнадежно грязного и холодного сарая. На подметенном полу не было больше груды подсолнечной шелухи, от раскаленной печки шло тепло, длинный и кривой стол накрыт мятым кумачом. Твердислав в расстегнутой бекешке сидел во главе стола. Перед ним лежала большая расчерченная картонка и кучка криво нарезанных, грязных картонных фишек. Вокруг стола сидели комсомольцы, в дверях, заложив длинные руки за спину, стоял Евсей Суходолин и переговаривался с девушками. Ни одна из них не переступала порога клуба, ни девушки, ни Евсейка не обращали внимания на то, что делается за столом.