Лев Разгон - Шестая станция

— Не холодно тебе. Антон, в рубашке одной?..

Спросила по-хорошему, это Антон точно знает. Но ожгло его как огнем! Ведь она его только в синей сатиновой косоворотке и видит, никогда ни в чем другом. И решил Антон купить себе толстовку — быть человеком, как все…

Все «прочие» за четыре месяца да еще немало гривенников от завтраков и ужинов ушли у Антона на те тринадцать рублей, что он собрал на толстовку. И тут-то начались страдания Антона, и тут он начал понимать, сколько стоит фунт лиха. За двенадцать-тринадцать рублей толстовку купить можно. Но только у частника. А в государственном магазине толстовка, ну конечно, получше, стоит ни мало ни много — целых двадцать рублей!.. Таких денег у Антона нет, а ждать ему еще три месяца, пока поднакопятся, невтерпеж!

А штука в том, что есть у комсомольцев закон — у частников ничего не покупать! Закон этот негласный, никто ею в протокол не записывал, а все его держатся. Ни одной копейки капиталисту, пропади он пропадом! Покупать все только в госторговле! Потому что хоть и дороже, по зато вся прибыль идет рабочему государству на то, чтобы строить заводы и станции, такие, как их Волховская… А частнику хоть и меньше уплатишь, но на эти вот их копейки они, нэпманы, на рысаках раскатывают и в ресторанах кутят… И Антону пришлось очень долго уговаривать свою комсомольскую совесть преступить через этот закон. Ведь действительно ночи сейчас холодные и простудиться очень даже просто. А простудится Антон — будет лежать дома, не работать, а деньги ему все равно идут, государство платит! А то и еще хуже — заболеет всерьез, положат в больницу, что недавно выстроили. Там он будет лежать на мягком, каждое утро ему манную кашу и котлеты на обед, и лекарства, и халат казенный… А вышел из больницы — ему опять незаработанные деньги. Месяц в больнице пролежал, наел на два десятка, а тебе еще и твои двадцать два рубля… Так не выгоднее ли для государства, если он, Антон, заплатит этому проклятому частнику его тринадцать рублей — на, давись! — возьмет у него толстовку и сохранит себе здоровье, а государству во-о-он сколько денег?

Оказывается, совесть можно уговорить!.. Словом, решил Антон покупать толстовку на рынке, у частника. Решил купить, а потом пойти в ячейку к Грише Варенцову и объяснить ему, из каких государственных, а не из каких-нибудь шкурных соображений купил он толстовку у частника, а не в госторговле. Быть того не может, чтобы Гриша его не понял!

Рынок на Волховстройке находился недалеко от наплавного моста. В два ряда стояли там палатки, на которых висели большие и маленькие, красивые и безобразные вывески самого разного содержания. Трудно было себе представить, сколько капитализма собралось здесь, на одном маленьком куске волховского берега!

«В. А. Поповкин — колониальные товары».

«Всевозможные закуски у братьев Зайцевых».

«Лучшие английские и лодзинские сукна — Шерстобитов и К 0».

«Бакалея Григория Первенцева».

«А. Парамацкин — москательные товары».

«Ешь шашлык из маладая барашка! — у Гоцеридзе!»

«Самая модная мужская одежда лучших портных! — Арк. Попов»…

И в этой пестрой россыпи капиталистических фамилий маленькими, но солидными и надежными островками: «ГОСТОРГ», «ТРЕСТ ГОСОДЕЖДА»…

Конечно, только в нашем советском тресте следует сознательному комсомольцу и закаленному пролетарию, почти слесарю, покупать себе толстовку… Антон робко, с какой-то надеждой прошел в крошечный магазин. Вот так и должно быть в их государственной торговле! Лежат на полках аккуратно сложенные, наверно, неимоверно красивые толстовки и брюки… На плечиках висят пиджаки в большую такую клетку, застегнутые на все пуговицы, узенькие, в талию — ну как девчачье платье какое… И брюки к ним дудочкой, самые модные, такие носят только инженеры, когда в клубе бывают танцы. Народу в магазине — никого. За прилавком стоит приказчик и, хотя он не простой, а красный приказчик, но красного-то в нем маловато, на Антона только глазом повел и с места не стронулся…

— Мне требуется толстовка, ну такая, чтобы недорого… — сказал как можно солиднее Антон.

— Толстовок, молодой человек, нет для вас, — ровным и скучным голосом ответил ему красный приказчик. — Обратитесь рядом к Попову…

Да, доверили пост красного приказчика какому-то обормоту, спелся, верно, с этим «Арк. Поповым»!.. Но на сердце у Антона немного отлегло — ну, хотел ведь, хотел купить в госторговле, ну виноват он, что ли, что держат здесь таких типов, как этот мордастенький!

И он пошел к ненавистному нэпману с омерзительным и странным именем — «Арк.»… Да, этот тип знал свое дело! Он не посмотрел, что покупатель одет в лоснящиеся штаны из чертовой кожи и выцветшую косоворотку. Он кинулся к Антону, как к лучшему своему другу, обнял за плечи и не переставал говорить:

— Прошу вас, прошу, молодой человек, вы сейчас будете одеты в самом лучшем виде — дешево, красиво, на все сезоны, лучший покрой. Товар доставляется прямо из Лодзи и Москвы, сейчас смеряем объем талии, плечи, вот костюмчик на весну, лето, осень, зиму, снос; ему будет, пожалуйста, цветик вам к лицу, от барышень отбоя не будет…

Антон с трудом перебил этот нескончаемый, облипающий и обволакивающий поток слов. Арк. Попов не стал гордым, узнав, что Антону требуется всего-навсего одна толстовка.

— Есть огромный выбор толстовок, будете выглядеть как ответственный работник, с такой толстовкой обеспечена успешная карьера, внушает доверие, сразу видно, что не шарлатан какой, а одевается в солидной фирме…

Но самая дешевая толстовка в этой солидной фирме стоила дикие деньги — семнадцать рублей!.. Антон несколько раз делал вид, что ему не по душе цвет и пояс на толстовке, он вежливо поворачивался и уходил. Но у самой двери его в два прыжка догонял Арк. Попов и понимающе шептал на ухо:

— Не подрывайте только коммерции и никому не говорите! Только для вас и по большому секрету — шестнадцать рублей! С условием соблюдения коммерческой тайны, только по чистой симпатии…

Симпатии Арк. Попова кончились на пятнадцати рублях. Узнав, что Антону по-прежнему продолжают не нравиться ни покрой, ни пояс, он перестал его обнимать и рассказывать страстным шепотом про коммерческую тайну.

— Все, молодой человек!.. Разоряться не в состоянии. Одного налогу плачу столько, что работаю себе в убыток. Только скажу вам как брату: купите в другом месте — расползется товар через две недели. Вот так-с!

Антон остановился в дверях. В руке он сжимал туго сложенные, ставшие мокрыми тринадцать рублей. В голове его роились самые разные планы: конечно, у Пашки денег куры не клюют, и ему ничего не стоило бы одолжить до получки два рубля, но пусть он лучше лопнет, жадина, — никогда к нему Антон не пойдет; можно еще к монтажнице Клаве Поповой обратиться, она простая и добрая дивчина, но не дай бог она проговорится еще Лизе Сычуговой, что у Антона денег на толстовку не хватило…