Лев Разгон - Шестая станция

И Пашкина аккуратность кажется Антону какой-то чужой, фальшивой, подозрительной. В дни получки Павел первый и без напоминаний сдает деньги Пете Столбову — председателю совета. Никогда не бывает должником, никогда не скажет: «Ребята! Я тут купить что собираюсь!..» Что же не нравится Антону в этом образцовом коммунаре?

Ну, Павел задавала! Это точно!.. Когда кончали учиться, получил на разряд больше — четвертый. Через полгода сдал пробу на пятый, сейчас сдал на шестой… У Павла Коренева действительно золотые руки, и ему поручают самую сложную работу. И зарабатывает он много. И коммуне сдает не все — все это знают да и не требуют с него. Хотя Юра, Миша и Петр — все они зарабатывают хорошо, а в коммуну сдают все до копейки. Павел всегда смотрит сверху вниз на ребят, которые зарабатывают меньше. Всего год назад был такой же, как он, Антон. Теперь он считает себе ровней только Столбова, Кастрицына, Дайлера… Как-то Володя Давыдов вмешался в их разговор, так Пашка на него посмотрел так, что Володя весь залился краской, отошел и больше никогда не подходит к нему. Юра и Миша по запарке и не заметили, а Антон запомнил. Потому что он давно-давно присматривается к Кореневу. Закомиссарился Павел!.. И эта история с юнкором…

С полгода назад Пашка вечером стал всех ребят спрашивать: у кого есть галстук?.. «Зачем нормальному человеку, комсомольцу галстук?» — удивились все ребята. Тут Коренев сказал, что утром его снимать будут. Приехал из газеты специальный человек, называется «спецкор», и будет писать о Павле Кореневе большую статью как про образцовый тип молодого рабочего. А может, и не статью, а целую книгу. Завтра будет снимать, просит, чтобы был в галстуке, чтобы всем было ясно, что молодые рабочие овладели культурой…

— А чего ею владеть? — недовольно сказал Столбов. — Пошел в лавку, купил за сорок копеек галстук, вот тебе и все овладение культурой! Да еще можно похвастаться, что в точности выполнил указание Ильича — овладел всей культурой прошлого…

Впрочем, галстук нашелся у Юры — привез из города для постановок: меньшевиков всегда с галстуком положено играть в «Синей блузе». Два дня Павел Коренев ходил по стройке и поселку с каким-то невысоким пижоном в макинтоше, мохнатой кепке, с вечной ручкой, которую носил как орден. Фотография чего-то не получалась, и Пашка сказал, что придется ему со спецкором ехать в Новую Ладогу, в уезд, и там сниматься. Ехать надобно в рабочий день, и, чтобы его отпустили с работы, получил у спецкора специальную бумагу. Юра Кастрицын взял у него эту бумагу и пронзительно свистнул.

— Ох, ребята! Все сюда! Такое еще не видал! Смотрите и тряситесь от страха.

Да, бумага была по всей форме. Выглядела она внушительно. На листке, вырванном из отрывного блокнота, было напечатано красивейшим типографским шрифтом:

Пролетарии всех стран, соединяйтесь.

СССР

Действительный член

Всесоюзного Ленинского

Комсомола с 1923 года

Юнкор газеты «Молодой Рабочий»

органа Новоладожского укома ВЛКСМ

ВИКТОР ПЕТРОВИЧ СОЛОДУХИН

«…»………. 1926 г.

СЛУЖЕБНАЯ ЗАПИСКА

Ясным и безмятежным почерком такой же красоты, как и шрифт, Виктор Петрович Солодухин просил соответствующие организации отпустить в уезд рабочего Павла Коренева, дабы снять с него «письмофотограмму жизни». Так и было сказано: «письмофотограмму». Это слово было незнакомо даже всезнающему Юре Кастрицыну. И это оказалось концом пижона в мохнатой кепке и с вечной ручкой. Юра, Петя, Гриша Варенцов пошли с ним знакомиться, потому что такого бюрократа они еще и не видели! А Гриша Варенцов не поленился позвонить в Новую Ладогу. А этот «спецкор» у них и не работает, а просто так: когда напишет заметку, а когда и нет. И там над ним смеются только. В общем, никакой «письмофотограммы» ему с Пашки сиять не удалось, мгновенно он исчез со стройки, Пашка отдал Юре галстук, и через неделю об этом перестали вспоминать. А Антон тогда подумал, что напрасно над этим только смеются, что ничего смешного нет в том, что коммунар захотел как-то возвеличиться над другими, выскочить вперед, стать повыше… Сегодня с него «письмофотограмму» снимать будут, завтра он станет смотреть на всех рыбьими глазами и никого не узнавать… Но Антон промолчал — и так все думают, что он с Павлом не дружит, какой-то зуб на него имеет.

Павел все же поехал в Новую Ладогу. Газета про него так и не написала, но Коренев заладил частенько ездить в уезд. И на воскресные дни и на праздничные уезжал. Никто у него не спрашивал, зачем ездит. Может, у него там такое же «срочное дело», как у Мишки в Близких Холмах? Но не похоже — никогда он не одевался получше, напротив, всегда одевал старое, в чем на работу ходил…

Антон Перегудов, по прозвищу «Горемыка», перебирал иногда все причины, по которым Паша Коренев ездил в уезд. Но ему и в голову не могло прийти, что Коренев навлечет на всю их комсомольскую коммуну неизгладимое пятно позора и бесчестия.

Ежевечерний шум в ячейке кончался. За стеной, в пионерской комнате, давно уже перестали петь и стучать волейбольным мячом. Кастрицын с Точилиным, сидя на подоконнике, уже второй час играли на драной, старой доске в шахматы и кричали друг на друга дикими голосами, ссылаясь на каких-то заграничных шахматистов: Рети, Торре, Ласкера… Уже самые упорные покидали ячейку, а Павел Коренев все стоял у стены и разглядывал стенгазету, будто впервые увидел. А она уже вторую неделю висит… Антон удивленно смотрел на него: ведь всегда в это время Павел уже спать ложился… Почему он так поздно торчит в ячейке и ждет, — когда все уйдут? Но, видно, Павел потерял надежду, что он может дождаться, когда Варенцов останется один. Он подошел к столу, сел на табуретку и решительно сказал:

— Гриша! Я на другое производство перехожу, так мне что, здесь открепление брать, в ячейке?

— Другое производство? Где же здесь, на Волховстройке, другое производство?

— Так не здесь. Я перееду в Новую Ладогу. Там буду работать. И жить.

— Где же там ты работать будешь?

— На заводе. Такой маленький механический завод. Слесарем.

— А с комсомольцами ты там говорил?

— Да там нет ячейки. И комсомольцев нету. Я один буду. Ну там в укоме стану на учет.

— А чем же, Паша, тебе у нас не понравилось? Живешь в коммуне, за год два разряда получил… Или есть у тебя там в городе кто?

— Ну, есть…

Антон не выдержал. Ведь врет! Нет у него там никакой такой любви! Не одевался бы в грязное, в рабочее, если бы на свидание с девушкой ездил!.. А разговор Коренева с секретарем привлек внимание всех, кто был в ячейке. Кастрицын и Точилин даже в шахматы перестали играть. Точилин соскочил с подоконника, подошел к столу и вмешался в разговор:

— Так, значит, Павел, земляком моим хочешь стать? Так это на какой же механический завод ты поступаешь? Что-то я не припомню у нас в Новой Ладоге таких заводов…