Геннадий Михасенко - Я дружу с Бабой-Ягой

Мачта как бы разыгрывала, вытанцовывала свой подъем, то бедро выгибая туда, то плечо — сюда, то голову откидывая назад, а мичман Кротов был как бы судьей этого танца, не позволяя хрупкой танцовщице перестараться в своей изгибистой игре.

Филипп Андреевич, едва мачта отошла от земли, встал туда, где только что находился второй стык, и застыл, всем своим видом как бы говоря, что если, мол, мачта рухнет, сама ли, или по нашей промашке, то он не сдвинется с места, и пусть его расшибет вторым стыком в лепешку, так что, мол, старайтесь, если хотите иметь начальника. И мы старались!

— Седьмой, слабее!.. Да что они там! Мичман Чиж, займись седьмой!.. Шестой, на себя! Еще чуть!.. Так, хорошо, ребята! — то взлетал, то опадал голос мичмана Кротова.

В нашем единоборстве с мачтой было что-то гулливеро-лилипутское, что-то всесильно-торжественное и беспомощно-смешное вместе. Очутись тут великан, тот самый, чьи бревна-спички рассыпаны по заливу, он бы шутя воткнул нашу мачту в дырку — и все, конец бы страстям, но зачем тогда гремела рында, зачем был большой сбор, зачем этот наш азарт и это ожидание чуда?.. Нет уж, товарищ великан, мы уж как-нибудь сами!..

— Седьмой, натяни!

Пята соскользнула по плахе в яму, мачта осела, на миг ослабив ванты, и сразу легко и быстро стала выпрямляться. Расчалки, казавшиеся перепутанными, сами собой разобрались и напряглись. Мичман Кротов забежал с одного бока, с другого и, махнув рукой, распорядился:

— Первый, второй, третий, закрепляй! — Мы, не отпуская натяжки, гирляндой закружились вокруг своей березы. — Четвертый, ослабь! Еще! Пятый, ослабь!.. Стоп! Второй ярус, закрепляй! Седьмой, ослабь! — продолжал мичман Кротов, припав к мачте, чтобы выверить ее прямизну. — Девятый, ослабь!.. Седьмой, куда потянул! Ослабь!.. Так, девятый, закрепляй! — Девятая «кукушка», еле различимая в хвое, зашевелилась и закряхтела. — Восьмая, закрепляй!.. Ну, и седьмая, пошел! — И еще чуть подождав, не скособочится ли верхушка в последний миг, мичман Кротов выпрямился и дважды, одной и другой рукой, вытер пот со лба. — Все!

— Ура-а! — рванула братва и, сдерживаемая до сих пор мичманом Фабианским и Ринчином, хлынула на плац, который с мачтой сразу превратился в палубу корабля — не хватало только военно-морского флага да пушки.

Давлет крикнул:

— Качать мичмана Кротова!

— Качать!

И мичман Кротов взлетел на воздух с таким спокойствием, словно это входило в его расчеты. Качало человек десять, а сотня плясала вокруг.

Кто-то предложил:

— Качать Филиппа Андреевича!

— Качать!

Толпа радостно раздвоилась, и Давлет тотчас взвился, ойкая и прося пощады, но его никто не слушал. Видя, что мольба не помогает, Филипп Андреевич скомандовал на лету:

— Становись!

И чуть не поплатился за это легкомыслие, потому-что юнги, подбросив начальника, разбежались по местам, и лишь двое с Ринчином поймали Давлета.

— Уф, обормоты! — отпыхивался Филипп Андреевич, поддергивая брюки. — Равняйсь!.. Смирно!.. Была какая-то мысль для речи — вытрясли. Может, кто-нибудь другой скажет, а? — Он обернулся к кубрикам, где на траве посиживали болельщики: Алька,

Егор Семенович и Татьяна Александровна, но они помалкивали. — Никто?.. Может, наш уважаемый гость-фотограф?

— Мой язык — фото! — живо ответил дядя Гера. — И я уже сказал свое слово — камеры пусты!

— Видите! — воскликнул Давлет. — То, что вы сделали, не только выше леса, но и выше всяких слов!

На верхней палубе засигналила Раина машина, привезшая обед, и мичман Фабианский поспешил туда с камбузным нарядом. Филипп Андреевич вышел на середину плаца, почесал в раздумье кончик носа и лукаво спросил:

— Устали?

— Да! — отозвался строй.

— Есть хотите?

— Да! — с тройным эхом ответили юнги.

— Что ж, перейдем к еде! Внимание!.. Смир-рно!.. Кто сегодня лучше всех работал — три шага вперед марш! — Не вышел никто, только запереглядывались с улыбкой, выискивая нахала-смельчака. Улыбнулся и Филипп Андреевич.— И пришел невод с одною тиной!.. Ладно, попробую с другой стороны. Кто хуже всех работал — три шага вперед марш! — Тут уж смех раздался сразу — мол, ищите дурака, но вперед неожиданно выступил юнга Швов. Плац утих, но лишь на миг, а в следующий — грохот еще сильнее. Швов стоял, заломив руки назад и свесив голову, насколько позволяла забинтованная шея. — Есть улов! — безрадостно зафиксировал Давлет. — Полюбуйтесь на эту золотую рыбку!.. Вы думаете, он вышел потому, что честен до мозга костей? Ничуть!.. Это я засек его и обозвал сачком! Будь он честен, он бы не сачковал!.. Даже то, что он добровольно вышел, не смягчает положения, ибо он чуял, что если не выйдет, то я сам его выведу, и это будет позорней! Так, Швов?

Тот молчал.

— Рубо-он! — долетело сверху.

— Внимание! Равнение на Швова!.. Швов, налево!.. Как почетный член общества сачков, первым на камбуз шагом-марш! — скомандовал Филипп Андреевич, и я мигом подумал, что этот внезапный оборот и есть, наверно, тот самый шок, которым лечат заик. Действительно, Швов вздрогнул, поднял на Давлета испытывающий взгляд и тут же опустил его, поняв, что с ним не шутят, и вдруг сунулся пальцами к глазам.— Руки!.. Голову!.. Это закон лодырей — первыми садиться за стол! Так что...

— Я больше не буду, — всхлипнул Швов.

— Надеюсь. Но это ты скажешь потом отцу, а сейчас получай награду сполна! На камбуз шагом-марш! — И бедный Швов потопал, вытирая кулаком навернувшиеся слезы. — Требуй у бочкового двойную порцию — за усердие!

Строй хохотнул, но сдержанно, потому что Филипп Андреевич был слишком серьезен.

На следующий день в лагере случилось ЧП.

Двухступенчатое ЧП.

Первая ступень сработала утром, когда, к моему неудовольствию и к радости Давлета, Рая привезла связиста — устанавливать телефоны. Приведя его в штаб, шоферша как бы мимоходом сказала Филиппу Андреевичу, что везла еще и пополнение в лагерь, но где-то по пути растрясла его. Филипп Андреевич поинтересовался подробностями. И получилось так. На повороте с проселочной дороги проголосовали три паренька-старшеклассника и, узнав, что машина идет в «Ермак», попросили подвезти их, сказав, что они с опозданием получили путевки и теперь вот измаялись, добираясь пешком. Рая посадила их в будку, но у шлагбаума выяснилось, что будка пуста. Кто были эти пареньки и где они спрыгнули — неизвестно.

Давлет насторожился.

— Не нравится мне это, — сказал он. — Как они спросили точно: «Куда вы едете?» или...

— Они спросили точно: «Вы не в «Ермак»? — опередила Рая, задетая вниманием начальника. — И он вот слышал!

— Да, — подтвердил связист, молодой парень в темносинем берете, который казался притянутым к голове пушистым валиком тонких бакенбардов, сливавшихся с такой же тонкой бородой. — А точнее: «Вы случайно не в «Ермак»?