Эдуард Шим - Лето на Корбе

Давно звал меня Мокеич сходить пострелять тетеревов. У него и место выбрано, и шалашик поставлен. Одно плохо: надо на тетеревиную охоту до света вставать, а я всё просыпаю.

Наконец собрались.

Еще затемно дошли до берёзового колка на нашем овсяном поле. Отыскали шалаш, залезли, прикрылись ветками.

— Устраивайся удобней! — говорит дед. — Когда прилетят, — не шевелись, замри и дышать бойся, а то всю охоту испортишь!

Пообмял я вокруг себя солому, закрылся дедовой шубой, привалился на бочок и стал ждать.

Тишина стоит на поле, ветра нет, и слышно даже, как сзади нас капли крупные от ночной росы по листьям стучат: «Капп, капп… капп…»

Стал я представлять себе, как тетеревов увижу.

Рассветёт немного, думаю, и прилетят. Сразу штук пятнадцать… Рассядутся на зеленях, а тетёрки подальше на деревьях..

«Капп… капп… капп…»

Интересно, как они, — сразу, драться начнут или погодя немного? Сначала, думаю, стрелять не буду рассмотрю всё хорошенько.

«Капп… капп…»

Надо будет Мокеича… предупредить, чтоб не стрелял… Предупредить… обождал… бы…

«Капп… капп… капп…»

И сам не заметил, как заснул.

Проснулся оттого, что дед меня в бок толкает и одной рукой рот мне зажал.

Побоялся, что спросонья крикну.

Раздвинул я осторожно ветки, взглянул.

Уже светать стало, дымка лёгкая над полем.

А в дымке недалеко от нас — тёмные точки.

Пригляделся — шевелятся. Вдруг кинулись друг к другу, столкнулись. Крылья захлопали.

Протёр я глаза — да это же тетерева! Вот они, ясно видать. Пригнулись грудью к земле, крыльями по траве чертят, чёрные головы вперёд вытянуты. Потоптались, потоптались — и снова друг на друга! Рядом ещё двое сшиблись!

Интересно до чего! Я и про ружьё забыл.

А тут солнце вышло, у нас за спиной ударили первые лучи, скользнули по вершинам берёз, заблестели-заиграли на листьях тяжёлые капли.

Потом целый солнечный поток вырвался и облил наш пригорок живым сверкающим золотом.

Как всё засияло вокруг! Внизу трава серебряной пылью блестит, на кустах капли сверкают так, что глазам больно. Стволы у берёз розовыми стали будто насквозь просвечивают.

И на этой огненной поляне, в горячих лучах, бьются чёрные петухи, сшибаются грудь с грудью, ходят, распушились, один возле другого: «Чуф-шшш! Чуфф-шшш!»

Так и не выстрелили мы ни разу в это утро.

Говорили мне, что белки шишками пребольно швыряются. Сорвёт шишку да так метко запустит, что и увернуться не успеешь!

И ещё говорили, — не может, мол, белка по земле прыгать.

Я, конечно, поверил. Что ж тут особенного? Сверху-то ей удобно швыряться, это не мне снизу в неё попадать!

И насчёт беганья поверил. Передние лапки у белки маленькие, а задние хоть и большие, так ведь им хвост на земле мешать будет!

Насчёт хвоста это я сам тогда догадался, — сравнил белку с зайцем. У зайца ведь тоже передние лапы маленькие, а задние больше раза в три.

Зато хвост у зайца какой, — всякий знает. Его даже и хвостом-то назвать совестно, так что-то врОде меховой пуговицы.

Ну, вот, сравнил я эти хвосты и сразу решил, что белке по земле бегать действительно никак нельзя.

Хвост мешать будет: обязательно он у неё в ногах запутается.

А на самом деле оказалось вот что.

Поспели грибы, стал я каждый день в лесу проводить. Белок у нас так много, что я их почти всякий раз видел! Даже и внимание перестал обращать — всё равно ружья нет, не достанешь.

А тут попалась одна смелая: сидит, качается себе на нижней длинной ветке. Я и решил проверить, как белки по земле прыгают.

Протянул я осторожно палку — не пугается белка, смотрит на меня и цокает легонько. Я палку в ветку упёр, потом как тряхну, — белка моя и кувырнулась на мох.

Опомниться не успел, как она уже шагах в десяти от меня очутилась. Так быстро поскакала, будто это мох её, как пружина, подкидывает.

И хвост-то, оказывается, нисколько ей и не мешает скакать! Вытянулся он сзади в струнку и летит за ней по воздуху.

Доскакала белка до первого дерева, взвилась по стволу, уселась на макушке да как заверещит!

Когда белка цокает, у неё хвост подрагивает: цокнет белка — и хвост дрогнет; цокнет — и опять дрогнет!

Ну, так теперь хвост у неё не дрожал, а непрерывно трясся — до того обиделась на мою шутку!

Тут я сразу и про шишки вспомнил.

Сейчас, думаю, в меня кинется!

Но не стала кидаться белка.

Правда, может быть, потому, что она впопыхах на берёзу уселась, а там шишку вряд ли отыщешь!

Всё никак мне не удавалось увидеть настоящего живого сома.

Приходили к Мокеичу другие рыбаки, рассказывали о ловле. И, конечно, вершиной удачи на рыбалке был сом. Щуками не хвастались — чего-чего, а этого добра в реке много! Но вот сом…

Я и не мечтал его поймать, хоть бы увидеть живого, в воде. По рассказам-то я сома хорошо себе представлял: чёрный, с жёлтым брюхом и огромной пастью бродит сомище в тёмной придонной воде.

Ночью на охоту выходит — за лягушками и рыбьей мелочью гоняется. А перед грозой «гуляет» наверху — махнёт хвостом, только плеск раздаётся и круги по воде побегут. Да, на такого интересно посмотреть!

Сидел я как-то утром на реке. Место было удачное — под мостом на нижних сваях. Ни ветром не продувает, ни солнцем не жжёт. Таскаю помаленьку плотву да окунишек на маленькую зимнюю удочку. Поплавок подо мной качается, и закидывать его никуда не нужно. Кругом свай течением при било траву и тину, затянуло воду плотным коричневым покрывалом. И только подо мной светится зелёное окошко чистой воды.

Наловил я порядочно, стал домой собираться. Нанизал рыбу на ивовый прут и сматываю удочку.

Вдруг тина рядом заколебалась и стала расходиться медленно-медленно, словно кто её рукой осторожно снизу отводит. Потом затихло и снова тина сходиться начала.