Нина Дашевская - Я не тормоз

Извинился. Да ещё при всех.

Похоже, я ничего не понимаю в людях. Почему я его считал таким ужасным?…

— Это вы извините. Я просто не могу в замкнутом пространстве, у меня вроде клаустрофобии, понимаете?

— Я же не знал, — сказал он. — Ты хоть помнишь, за что я тебя запер?

— Нет, — растерялся я. Правда же, не помню. Что я мог такого?…

— Полный провал педагогического приёма… Антипедагогического даже, я бы сказал. Учту на будущее. Ну что, мир?

И он протянул руку. И я её пожал.

Мы так хорошо сидели, смеялись, не помню над чем, помню только — живот даже болел.

А потом Костик вдруг как вскочит, как заорёт:

— Аааа! Робототехника!

У него, оказывается, по вторникам робототехника эта, а он забыл.

— Через пятнадцать минут, — сказал он совершенно убитым голосом. А пилить далеко ему, я помню, полчаса, не меньше; и транспорт туда никакой не ходит…

— Бери мой самокат, — сказал я.

— Самокат?… А как же ты?!

— Завтра принеси только. Беги! Там под гору в основном. Успеешь!

И он умчался, даже спасибо не сказал, некогда.

…Мы вышли из школы с Мишей и Яшей Левиными. Яша, кстати, выкинул такую штуку — побрился наголо. И тут я, наконец, запомнил, что он Яша. А Миша как раз самый лохматый в классе остался.

— Ты, значит, безлошадный сегодня? — спросил Яша.

Я кивнул. Конечно, мне приятно, что я, наконец, Зайца чем-то выручил. Но ногам скучно как-то.

— А хочешь, пойдём в нами? — спросил Яша.

— Куда?

— В одно секретное место.

Мы купили на улице по хотдогу, потому что шарлотка шарлоткой, а есть хочется. И пошли.

Левины эти классные вообще. Но они такая закрытая система, им будто никто не нужен со стороны. Хорошо, что они меня позвали.

Они шли, жевали хотдоги эти и всё время друг друга подкалывали.

— Ну чего, мозг не мёрзнет? — спрашивал лохматый Миша бритого Яшу.

— Нет. Голове полезен холод вообще.

— А. Может, мёрзнуть нечему?

— А ты не завидуй. Подставил тебя, да? Теперь видно, каким бы ты был без волос! И вся твоя красота, Миха, оказывается, фейк.

В таком духе. Мне ужасно хотелось Яшу спросить, чего он так, радикально, наголо. И как родители к этому отнеслись? Но как-то неловко. Мало ли что.

— Сюда, — сказал Миша, и полез под ленточку. Красно-белую такую ленточку, которой стройплощадки огораживают и прочие опасные места.

Дом под снос. Я, конечно, видел его, но не приходило в голову залезть. Обычная пятиэтажка. Без окон, даже без рам в некоторых местах. Жутковатое зрелище, мёртвый дом. Кучи мусора вокруг.

Мне казалось, нас кто-то обязательно остановит. Ну как, туда же нельзя! Но оказалось, никому и дела нет.

Близнецы включили фонарики в телефонах, и я тоже. Горелым чем-то пахнет тут, и вообще… Мне вдруг стало сильно не по себе. Я понял, что близнецы ищут тут что-то, какие-то вещи. Охота такая у них. А мне кажется, это мародёрство какое-то.

Дверей в квартиры или совсем нет, или открыты, и из них вата торчит.

— Сюда? — спросил Миша. Яша кивнул.

Чужая квартира. Брошенное, жалкое всё. Диван с вылезшими пружинами. Какие-то доски. И пианино. Яша подошёл, пробежал пальцами по клавишам. Умеет, смотри-ка. Точно, они же в музыкалку ходят оба.

Яшка сфотографировал на телефон пианино, с разных ракурсов.

А Миша писал что-то в блокнот, карандашом. И потом тоже фотографировал.

Потом мы пошли в следующую квартиру. Там вообще ничего не было, и жуткий сквозняк, пустые проломы без рам. На полу — след от костра.

— А что, костёр, может?

— Вы чего… Прямо в доме?

— Да мы жгли уже, нормально… И потом, тут же люди живут.

— Где — здесь?!

— Ну, не в этой квартире, а вообще. Бездомные. Конечно, живут. Спят тут. Готовят на костре, кипятят воду. Никогда не видел в окнах свет?

— Я… Нет, я тут не катаюсь, — и правда, тут асфальт плохой, мимо этого дома я почти никогда не езжу.

— А, ты же не ходишь пешком, — добродушно поддел меня Миша.

— Я думал, вы тут ищете что. Ну, собираете.

— Нет, — объяснил Яша, — ну, как, собираем, конечно. Но не вещи. Память. Понимаешь, жутко как. Люди здесь жили всю жизнь. И ничего, ничего от этой жизни не осталось…

Миша потянул отошедший кусок обоев. Газета с другой стороны, обои поклеены на газету.

«Теперь в этих типографиях трудоемкость работ снизилась вдвое, значительно уменьшился брак, вызываемый, в частности, ручной перевозкой книг по цехам. Советский читатель получает больше книг, лучше, добротнее оформленных. Конструкторская мысль работает над дальнейшей механизацией полиграфических процессов».

— Давай всё же костёрик, повеселее будет, — сказал Яша.

Мы собрали какие-то щепки, бумажки и запалили маленький огонёк. Откуда у них зажигалка, неужели курят? Никогда бы не подумал.

Постоянно подкладывали какие-то бумаги, кусок обоев, потом деревяшка небольшая занялась, и мы просто сидели и смотрели, как она горит.

— А чего ты так, налысо? — спросил я, наконец.

— Захотелось, — ответил Яша. Спокойно так. А потом добавил: — Захотелось изменить жизнь. Многое. Против течения поплыть. А то течение, знаешь… Мало ли куда унесёт. Хочу сам.

— Ого.

— Он музыкалку бросил, — сказал Миша.

— Правда что ли?!

— Ну да. Хватит музыки, — сказал Яша.

— Полгода осталось до диплома, — тихо сказал Миша. Яша дёрнулся. Я понял, что они обсуждали это миллион раз, и он больше не хочет.

— А родители что?

— Мама? Нормально, — пожал плечами Яша. Про папу я не решился спрашивать. И вообще засомневался, есть ли он?

— Ничего не нормально, — ещё тише сказал Миша.

— Но это моя жизнь. Ты-то понимаешь?!

— Да, — кивнул Миша. — Я, конечно, понимаю.

Я вдруг увидел, какие они разные. Дело даже не в волосах. И не в родинках, у Яши они. Как у актёра Де Ниро. А у Миши нет. Но у Миши лицо мягче, а у Яшки злее, острее. Совсем разные.

— Понимаешь, Игнат. Музыкантом я не буду. А играть уже умею, мне хватит. Зачем диплом? Музыкой пусть те занимаются, кому без неё не жить. У кого талант. Этот вон пусть играет, — он кивнул на Мишу.

— Какой там талант, — пожал плечами Миша.

— Сам знаешь, нечего кокетничать. А я…

Он молчал, полено почти догорело, и он принёс какую-то рамку из другой комнаты. Щелкнул на телефон и сунул в огонь. Сначала она не хотела гореть, дым какой-то вонючий шёл, а потом пошло.

— Понимаешь, Игнат. Не все живут так. Так легко и весело, как мы.

— Как мы?

Ну да. Я и сам знаю, чего он. Псих какой-то. Я знаю, что мы живём очень даже, на роликах катаемся, а есть люди, у которых еды нет. Или даже воды.

— В этой стране, — сказал Яша, — можно быть только юристом.

Вот тебе раз.

— Почему это?

— Я решил. Поэтому музыку бросил, некогда. Надо готовится на юрфак. Я хочу быть адвокатом.

— Думаешь, заработаешь этим? — ну, правда. Какой в этом ещё может быть интерес?!