Нина Дашевская - Я не тормоз

— Да. Я буду крутым адвокатом. Дорогим. Заработаю много.

Вот бы не подумал, что Яшка такой меркантильный.

— Чтобы была возможность… Заниматься делами тех, кому нечем платить. Кто не виноват. Понимаешь?

Я пока не очень понял.

Яшка вскочил на ноги, зашагал вокруг нас.

— Постоянно! Постоянно людям нужен адвокат! Без конца, только и слышишь… Адвокат, адвокат! Нужен юрист, спасите!

Где вот он это слышит, телевизора, что ли, насмотрелся?…

— Мама у нас журналист, — объяснил Миша. — Много чего… Прямо жуткого происходит. Понимаешь? И она приходит домой, и плачет, плачет. Что сделать ничего нельзя. И адвоката никогда нет. Но это… С системой очень трудно бороться. Практически невозможно.

— Возможно, — резко сказал Яша.

Я будто попал в фантастический фильм. Матрица. Какая ещё система?… Но не спросишь же, они думают, я понимаю… Мама тоже так говорит: в этой стране.

— Понимаешь, Игнат. Часто осуждают людей, которые не виноваты. Просто так удобнее, нашли дурака и навешали на него всё. Или кто кому мешает. Подставить любого можно. Ещё, знаешь, кардинал Ришелье говорил: пусть самый честный человек напишет шесть строчек. И я в этих строках найду то, за что его можно повесить.

— Какой-то ужас. Но Ришелье… Это же не наша страна?

— Да. Весь мир немного двигается с тех пор. И мы… И мы тоже, но нам надо догонять.

Мишка добавил:

— И, конечно, двигать мир будешь ты, да?

— Ну а кто, — сказал Яшка.

Я себя чувствовал младенцем рядом с ними. Будто бегаешь, бегаешь себе по дорогам. А потом видишь открытый люк. И понимаешь, что там, под землей, под дорогами этими… Такой скрытый мир. Тёмный.

— Значит, ты будешь такой Робин Гуд? — спросил я. — Зарабатывать на богатых и защищать бедных?

— Ну да. Ну и Робин Гуд. Адвокат — это защитник, понимаешь?… Кто ещё…

— Яшка идеалист, — плюнул Миша, — против лома, думает, есть приём… Тебя убьют, — вдруг сказал он.

— И ты сыграешь на моих похоронах.

— Чего тебе, Шопена? Или повеселее хочешь?

… Вот дураки. Чем шутят.

Совсем стемнело, и мы пошли домой. Свети-не свети фонариком, а всё же я чуть не полетел на лестнице, запнулся о какой-то хлам.

А Мишка вдруг зашёл в ту квартиру, где пианино. И заиграл. И я понял, о чём Яшка говорил. Да, этот Миша настоящий музыкант, не игрушки.

У меня в голове всё ещё звучала эта музыка, печальная, но не безнадёжная.

И Миша сказал:

— Весь этот мир без музыки превратится в «Кин-дза-дза». Смотрел?

Я кивнул, конечно, смотрел.

— Без музыки и без искусства вообще. Человек не может. Это единственное, что удерживает его. На самом краю.

Яша и Миша Левины, спасатели этого мира. А я. Кто я? Просто катаюсь.

Мне ужасно не хотелось от них уходить, казалось, такого разговора больше не будет. Они будто великаны рядом со мной. Хотелось бы… Ну, не дружить, конечно. Они только вдвоём, им никто не нужен. Но хотя бы говорить иногда. Разве я могу быть интересен таким. Зачем они меня с собой позвали?…

Какие они разные. Надо же, мне всегда казалось, что я не тормоз, что я всегда впереди всех, а все остальные не догоняют меня. А вот, братья Левины. Сильно впереди, не догонишь.

Я иду и смотрю на листья. На земле; деревья уже совсем голые. Ноябрь. Как же их много, листьев. Как мыслей у меня в голове. И все такие разные, а так, снаружи, наверное, одинаковые… И люди так. А может, и нет. Всегда легко сравнивать людей с чем-то, чего много. С песком. Со звёздами. Или с микробами. Зависит от пафосности настроя. Скоро зима.

Ещё, главное, она мне сказала: осторожно. Скользко, смотри под ноги! И ещё сказала: никаких самокатов, всё, зима. Суши свои колёса.

Да, и правда зима. Я уже понял. Такая зима, что ой-ой-ой. У меня такой ещё не было.

Потому что я совершенно честно пошёл пешком. Медленно выходит, ужас как. Идешь, идёшь, всё на том же месте! И перед лестницей в переходе я подумал: надо осторожнее.

Скользко. Это я впервые в жизни, кажется, подумал: «осторожнее». Не надо было думать.

Надо было лететь, как всегда.

Вот она, моя осторожность.

Сижу на последней ступеньке. Кажется, я даже потерял сознание на несколько секунд. Но сейчас нормально сижу, даже почти не больно. Может, обошлось? Ставлю ногу, пытаюсь чуть наступить…

А! Будто гвоздём, насквозь, прямо до спинного мозга…

— Мальчик, у тебя всё в порядке? — спрашивает тётка с малышом в коляске. Чем вот она поможет.

— Спасибо, всё нормально. Сейчас… Сейчас встану.

Жду, пока она уйдет.

О-о-о. Нет, не встану. Что же это?!

Прошибает ужас, прямо накрывает. Даже не больно, а страшно. Как я маме скажу?! Как скажу, что сломал ногу?…

«Я сломал ногу», — шёпотом говорю я. Сам себе. Леденеет внутри. Не может быть, как плохой сон.

Надо что-то делать. Звонить. Кому? Скорая? Не умираю же я. Или если в «скорую» звонить — необязательно умирать?

Мама. Нет.

И тут я понимаю, кому надо звонить. Дорого, конечно, но он всё равно не ответит, он всегда занят. Но я звоню.

Странные какие-то звонки, другие. Никогда ещё не звонил в другую страну.

— Игнат? — кричит он испуганно, — что случилось?!

— Па, всё нормально. Не переживай. Мама и Лёвка — нормально, в порядке.

— Ты не в порядке, — говорит он. Не спрашивает, а утверждает.

— Да. То есть… То есть я тоже в порядке. Почти… Пап. Я, кажется, ногу сломал.

Слышу, как он выдыхает в трубку.

— Доездился.

— Не, я просто шёл, понимаешь?

— Я сейчас приеду, — говорит он.

— Чего?

— А, ну да… Забыл. Ты сам где сейчас?

— На улице Бродского. Тут переход где…

— Ясно. На улице. Больно очень?

— Да, — говорю я.

— Молодец, — говорит он, а я одновременно поправляюсь:

— Ну, так. Терпимо… Ну чего молодец-то, пап, я же не специально! Я пешком шёл!

— Балбес, я же не ругаю тебя. Молодец, что терпишь. Тааак… Деньги есть на такси?

— Рублей сто есть…

— Нет… А, вот. Я тебе пришлю телефон врача-травматолога. Хорошего. Звони ей и сделай, как она скажет. Может, и не перелом ещё. Мама знает?

— Нет, конечно! Я сразу тебя позвонил.

— Правильно. Ладно, звони врачу. А потом мне. Давай, Игнат. Всё нормально будет. Это проблема, да. Но из разряда решаемых.