Виктор Александровский - Когда нам семнадцать…

— Вот… А если бы за станком стоял Павел? Еще меньше! Эх, братцы, какой мы ему подарочек приготовили! — радовался Василий.

С перерыва стали возвращаться рабочие. Они подходили к станку, разглядывали приспособление, задавали вопросы.

— А ну, показывайте, каким «сквознячком» вы решили продуть наше начальство? — спросил кто-то.

— Показать можно, за это деньги не берут, — рассмеялся Петрович и взглянул на меня: — Начнем, что ли, токарь?

Подходил февраль. Как-то утром, вбежав в класс, Тоня подсела ко мне. Она вся сияла от радости.

— Лешка, папа разрешил тебе свидание с братом… Приходите вдвоем с Зиной.

— Когда?

— Да хоть сегодня!

Трудно передать словами охватившую меня радость. Письма, записки, которыми мы обменивались, разве могли заменить встречу? Сколько новостей мне нужно рассказать Павлу!

Но настроению моему суждено было вскоре измениться…

— Что это, твой брат в шкурники записался? — пристал на перемене к Ване Лазареву Маклаков. — Ладно, ладно, не юли, весь завод говорит.

— Мой брат не шкурник! — выкрикнул возмущенный Ваня.

— Го-го! Факт! Куда попрешь… Карточки на хлеб отменили, денежки становятся дороже, отчего не подработать?

— А ну, оставь его! Опять, Маклаков, за старое? — подскочил я к Недорослю.

— Нет, за новое! Вот, почитай! — Маклаков вынул из кармана пиджака лист тонкой папиросной бумаги и швырнул листок мне в лицо.

— «20 января, — прочитал я, — токарь третьего разряда Василий Лазарев, получив срочный наряд на изготовление штучных деталей к комплекту „Г“, отказался выполнить работу и покинул цех. Известно, что Лазарев, несмотря на мое категорическое запрещение, скрытно от всех изготовил какое-то приспособление к станку и стал работать один за двоих. Отказ от выполнения ответственного задания вызван исключительно корыстными побуждениями Лазарева.

Приказываю: за проявленную недисциплинированность токарю Лазареву объявить строгий выговор и понизить его в разряде сроком на три месяца. Осудить „сквозной“ способ работы, как рваческий, создающий разногласия среди рабочих и нарушающий нормальный ритм технологического процесса.

Начальник цеха…»

И далее шла неразборчивая подпись.

— Как попал к тебе этот приказ? — спросил я Маклакова.

— А ты что, прокурор? Допрашивать вздумал! — Вырвав у меня листок, Маклаков поспешил из класса.

Эх, нечем, выходит, порадовать Павла…

С замиранием сердца шел я по длинному больничному коридору, путаясь в неудобном халате. Доктор и совсем маленькая рядом с ним Зина шагали немного впереди.

— Леша! Зина!

Брат чуть приподнялся с кровати, благодарно взглянул на доктора.

— Уговор — не волноваться! — шутливо пригрозил Кочкин.

Прикрыв дверь в палату, он отошел к окну. А мы с Зиной придвинули свои табуретки к самому изголовью кровати, точно собирались сказать Павлу что-то необыкновенное. Да так ведь было и на самом деле. Собирались!

— Ну как, Алеха, твои дела? — тихим голосом начал брат. — Ты что-то ничего не писал о чертежах. Помнишь, хотели делать с тобой? А как с пуском электропечи в литейном?

Павел задавал мне такие вопросы, на которые я не мог ему ничего ответить. Об электропечи с момента экскурсии в классе никто даже не вспомнил… С приспособлением… Мог ли я рассказать брату то, что стало мне известно от Маклакова? Не знаю, как расценил Павел мою молчаливость, но он заговорил с Зиной о домашних делах.

Весь урок Чаркина вертелась, шуршала газетой, перешептывалась с подругами, поглядывала в мою сторону. В перемену Ольга на правах старосты класса сделала ей замечание.

— Да я же для всех старалась! — обиженно оправдывалась Мила. — Специально многотиражку выпросила у библиотекарши. Вы почитайте, что тут написано. Статья-то какая! А Рубцов все скрывает от нас!

— Что скрывает? Да тише вы! — раздались голоса. — Чаркина, читай!

Мила подошла к учительскому столику, лукаво посмотрела на меня и, когда все немного успокоились, принялась читать:

— «Шире дорогу новому!» Это заголовок, — объявила она. — А дальше вот что написано: «На днях партийный комитет занимался разбором одного поучительного факта. Известный своей ударной работой токарь механического цеха — член партии Павел Рубцов предложил так называемый „сквозной“ способ обработки деталей, имеющий важное значение для поднятия производительности труда. При участии токаря Василия Лазарева и учеников подшефной школы Алексея Рубцова и Игоря Русанова было изготовлено специальное приспособление, давшее заметный производственный эффект.

Однако этого не захотел понять начальник механического цеха. Под предлогом защиты технологической дисциплины он пошел против новаторов. Если бы не своевременное вмешательство главного конструктора завода товарища Чернышева, „сквозной“ способ мог бы не увидеть света…»

Мила прервала чтение и строго повела бровями.

— Да, да, так и написано: «Алексей Рубцов и Игорь Русанов». Тише, сейчас кончу. — Чаркина продолжала читать: — «Напарнику Павла Рубцова токарю Лазареву, человеку творческому и бескорыстному, было предъявлено обвинение в шкурничестве. Но новый способ нашел себе дорогу, его одобрила рабочая масса…» Ну что, разве я неправильно говорила? — размахивала газетой Мила. — Делали чертежи? Делали! Скрывали от нас? Скрывали!

— Это конечно, — сказал Игорь. — Дело ведь нешуточное. Мы на завод пошли не для того, чтобы свалиться в корыто с глиной, как некоторые!

— Зазнайки вы! — крикнула Милочка.

— Нет, все-таки молодцы! — сказал Филя. — Объявим им от класса благодарность.

— Правильно! Благодарность!

«Эх, почему этот разговор не произошел на день раньше? Как бы обрадовался Павел!..»

— А теперь два слова о Чаркиной, — сказал Филя.

— Что я опять натворила? — всполошилась Милочка.

— Ребята, вы заметили, что Мила теперь постоянно читает газеты?

— Даже многотиражку! — прыснул Вовка.

— Если бы она еще «неуд» по физике ликвиднула! — мечтательно сказал Филя.

— Что ж, я сама не знаю? — вспыхнула Чаркина. — Вот обязательно сразу надо и похвалить и разругать!

— А как же! В том и самокритика. Вот ребята поручили тебе следить за монтажом электропечи, а ты хоть бы что, только Русановым восхищаешься.

— Да что ты! Никем я не восхищаюсь!

— Как! А тем, что он приспособление сделал?

— Ну, это другое дело. И вообще, отстаньте…