Игорь Озимов - Литературно-художественный альманах «Дружба». Выпуск 3

Оленька осторожно спустила ноги, ощутила холодок земляного пола и, накинув платье, тихо выбралась через окно на улицу. Она шла на гул тракторов, на их свет, выхватывавший из темноты ночи то тополя, то какое-то низко плывущее по небу облачко, и вскоре оказалась на околице Шереметевки. Золотистая днем, степь ночью, при свете тракторных фар, отливала серебром. Серебрилась земля, трава, листва кустов. Степь походила на огромное озеро. По ее просторам из края в край ходили волны вспаханной земли.

Оленька постояла на околице, не спеша вернулась домой и, уже укладываясь в постель, снова подумала о Ладоге. Что делает сейчас бабушка? Спит, наверное. А может быть, думает о ней? Получила ли ее письмо? И от Ладоги мысль перебросилась к Шереметевке. Что она сделала Зойке плохого? Почему эта куклятница придирается к ней, грозит своей Феклой Ферапонтовной? А еще вспомнился приход председателя колхоза, отца Егорушки. Зачем мама сказала неправду Семену Ивановичу? Разве можно обманывать колхоз? И она тоже смолчала… Но почему она решила, что мама сказала неправду? А если ей хочется, чтобы всё было новое? Разве это плохо? Что же тогда хорошо и что плохо? Где правда, а где неправда?

Но так как решить этот сложный вопрос Оленьке оказалось не под силу, то вскоре она стала думать о том, как завтра вместе с Егорушкой они пойдут за живой землей к Волчьему оврагу. А вдруг, и верно, земля окажется живой? Вот будет интересно! Но что это за земля? Не посмеялся ли дед Мирон над Егорушкой? А для чего? Нет, что-то есть в этой земле, если говорят, что она живая. Только бы дознаться! И они с Егорушкой дознаются. И все будут смотреть и удивляться… Под такие мысли только и засыпать. А когда Оленька проснулась, то в окне уже не было ни ночи, ни луны, небо было голубое и над крышей соседнего дома поднималось солнце.

Оленька умылась и, заплетая на ходу косу, вышла на улицу, чтобы поскорее прийти на школьный участок, где наверное, ее уже ждал Егорушка. Но тут она столкнулась с матерью. Она везла ручную тележку и, увидев дочь, обрадованно проговорила:

— Встала уже? А я думала, — будить тебя или дать еще поспать? Пойдем на базар!

— На базар? — Но ведь на школьном участке ее ждет Егорушка! Оленька хорошо знала, что значит идти на базар. Не раз бывала с бабушкой Савельевной в городе. Одна дорога — туда и обратно — три-четыре часа, не меньше. Да ведь надо еще что-то купить, и другие долм, наверное, есть. Она не знала, далеко ли от города до Шереметевки. Но вблизи города не было, — значит, находился он далеко, и она спросила:

— Мама, а машины на базар не идут?

— От нас? — удивилась мать. — Зачем нам машина, когда до базара пять минут ходу? Он сразу на площади.

— Так давай, мама, скорее пойдем, — обрадовалась Оленька. Тебе корзинку принести?

— Постой, постой, торопыга, иди-ка сюда!

Оленька весело побежала за матерью. Нет, как неожиданно всё произошло! Она-то думала, что базар нивесть где, а он в самом селе. Чудно даже, базар в деревне! В Ладоге никакого базара не было. Теперь-то она успеет на школьный участок. Ну что маме надо купить там? Овощи свои, картошка тоже. Наверное, молоко? Ведь у мамы нет коровы. А еще что? Мало ли что еще? Мыло, соль, спички… Через пятнадцать минут они будут дома.

Анисья вошла в сарай и вынесла оттуда большую корзинку с помидорами, ящик с морковью и чем-то набитый мешок.

— Оленька, помоги мне!

И тут только Оленька поняла: хоть базар и близко, но пройдет не один час, прежде чем она вернется…

Сельский базар был расположен на площади. С одной стороны высился навес, а с другой тянулась коновязь. Никто не помнил, с каких пор существовала эта коновязь. Но около нее теперь останавливались не кони, а колхозные машины. Эту сторону называли колхозной. Под навесом была частная сторона. Каждый, кто приходил на базар что-либо купить, сначала смотрел на коновязь и, только убедившись, что колхоз не торгует нужной ему картошкой или капустой, шел к навесу, подсчитывая на ходу, что ему придется переплатить на покупке. Оленька всего этого не знала, как не могла знать, что, чем больше продуктов привозил на базар колхоз, тем дешевле продавал свой товар навес. Ей даже было непонятно, — ну зачем на селе базар? Ведь в Ладоге его нет! Она не предполагала, что в Шереметевке кроме колхозников живут железнодорожники, рабочие стекольного и консервного заводов, служащие и кустари.

Базар был шумен, говорлив и, как всегда, суетливо-бестолков. Он напоминал осенние рощи, где по вечерам шумят неугомонные галочьи стаи. Можно было пройти по нему с закрытыми глазами и знать, что лежит на прилавках и в лотках, на земле и в корзинах, какие на товары цены. На разные голоса спрашивали о помидорах, огурцах и свекле, отвечали, почем картошка, мясо и рыба, торговались и спорили, отсчитывали деньги и стучали гирями. И всё это сливалось в один гомон, именуемый базаром.

Оленька помогла матери пробиться с тележкой через базарную толпу. Анисья расставила свой товар, огляделась вокруг и, увидев у коновязи машину с помидорами, поставила свои помидоры под прилавок.

— Несортированными, наверное, торгуют, — сказала она, кивнув в сторону коновязи. — Ну и пусть, подождем, пока отторгуются. Наше не пропадет. — Потом повернулась к соседке, старой худощавой женщине, вынесшей на рынок корзину огурцов и горку еще зеленых яблок, и негромко спросила:

— Почем, Юха, дают?

— Хорошо дают.

— Еще бы! Народу полный базар! — И, перегнувшись через прилавок, громко выкрикнула: — Кому огурцов свежих, только с грядки!

Давно ли вот под этим же базарным навесом, на этом самом месте, рядом с бабкой Юхой, Анисья без особого интереса продавала редиску, салат и другую зелень, совсем не огорчаясь, что порой плохо шел ее товар. Но теперь, думала Анисья, когда к ней вернулась Оленька, всё важно: сколько дают, как покупают, много ли навезли товара. Не продешеви, Анисья! Поменьше поход давай! Всё лишний рубль.

Торговля шла бойко. Анисья зазывала покупателей, быстро взвешивала и получала деньги. Оленька видела мать с какой-то новой стороны: еще более подвижной, находчивой на веселую шутку, громко смеющейся, чувствующей себя в этой базарной сутолоке как дома, где всё ей хорошо знакомо. Она спокойно и сдержанно встречала одних, любезно — других, с каким-то скрытым пренебрежением — третьих. Она знала каждого, кто подходил к ней, и заранее могла сказать, кто возьмет огурцов или свеклы много, кто только полкило, а кто лишь узнает цену и пойдет дальше, чтобы в конце концов купить самое дорогое и плохое. Оленька наблюдала за матерью. Здесь, на базаре, мать выглядела совсем молодой, глаза ее были наполнены задором, вся она как бы преобразилась.

— Поздравить тебя можно, Анисья? — Покупатели толпились около нее, разглядывали и хвалили Оленьку: — Хорошая девочка, красивая! А ну, взвесь-ка три килограмма огурцов!