Астрид Линдгрен - Собрание сочинений в 6 т. Том 7. Черстин и я [ Брит Мари изливает душу. Черстин и я]

Прежде у меня были довольно скучные стены, но мы с Майкен объединенными усилиями перекрасили их в очень светлый голубой цвет. Сванте услужливо предложил нарисовать среди всей этой яркой голубизны несколько мелких красных дьяволят. И только с помощью угрозы разрисовать в голубой цвет и самого Сванте нам удалось выставить его за дверь.

Затем моя ангельской доброты сестра сшила на окно необычайно прелестные белые тюлевые гардины с оборками вместо прежних унылых бежевых, которые страшно меня раздражали. На полу лежит ярко-голубой ковер — „вырви глаз“., который я получила в подарок перед Рождеством. А весной я поднялась на чердак и вытащила оттуда старинное кресло с высокой спинкой, которое Майкен прикрыла ярко-красной махровой тканью для купальных халатов. Это те усовершенствования, которые были сделаны, и я считаю, что мне подарили новую комнату. И все-таки здесь — тот же старый письменный стол прямо у окна, та же старая печь в углу, где я холодными зимними вечерами грею пальцы окоченевших ног, а над кроватью — та же старая книжная полка с теми же дорогими моему сердцу старыми книгами… Но это правда! Новую настольную лампу мне прикрепили к стене под книжной полкой.

— И если ты после этого не станешь лежать по вечерам в постели и не зачитаешься до смерти, то тут уж ничего не поделаешь, мне тебе не помочь, — сказала Майкен, прибивая к стене крючок, на котором должна была висеть лампа.

Да, риск известный был, это точно! Надеюсь, Кайса, ради тебя самой, что ты любишь книги не меньше меня. Я люблю их не только читать, но и трогать, ощущать их, знать, что они мне принадлежат. Мама и папа считают, что есть такие книги, которые должны иметь все дети. Думаю, было бы счастье, если бы все родители придерживались таких взглядов, потому что… ой, сколько радостей выпало на нашу долю благодаря книгам, они у нас никогда не считались каким-то предметом роскоши, кучи книг всегда лежали в наших корзинках с рождественскими подарками и на столах с подарками в наши дни рождения. А тот, кто когда-нибудь женится на мне, должен отвечать двум условиям: любить книги и любить детей. А в остальном — как он будет выглядеть — мне практически безразлично, как угодно! Хотя не помешает, если у него будут еще и красивые зубы… Как ты считаешь?

Вот идет Майкен, несет мне теплую воду с лимоном, а мои ноги затекают под тяжестью пишущей машинки, так что я позволю себе сделать небольшой перерыв. Привет, пока!

Если бы ты знала, до чего мне хорошо! Бледное октябрьское солнце светит в окно. Алида разожгла дрова в печке, а мама с папой пили чай у меня в комнате. В школе у нас как раз сейчас — урок математики. Будь уверена, одна лишь мысль об этом в значительной степени улучшает мое состояние! На несколько градусов!

Когда папа вошел ко мне, я читала газету, которую принес Йеркер. Папа с чуть ироническим видом сказал:

— Правильно делаешь! Читай еженедельные газеты, если хочешь знать, чего абсолютно не бывает в реальном мире!

Когда папа ушел, я все думала, как глубоко он прав! Вряд ли можно рассчитывать устроиться в этой жизни так комфортно, как героиня еженедельной газеты! Если только у нее обворожительная улыбка и пара красивых ножек, все будет в порядке! Красавец главный врач в больнице, где она работает медсестрой, бросает скальпель и все, что только держит в руках, и клянется ей в любви, к великому огорчению остальных медсестер, которые всего лишь умело-профессиональны, но совершенно не отличаются хоть мало-мальски красивыми ножками. А если героиня получает место в конторе, то ей нужно только смотреть на своего шефа влажными от слез глазами поверх блокнота со стенограммами, и он тотчас поймет, что она создана именно для того, чтобы стать матерью его детей и властительницей его миллионов. Последнее — самое важное.

Если верить еженедельным газетам, то девушка должна как можно скорее дерзко умыкнуть себе парня. И вокруг бедных парней ведется такая изнурительная работа, словно дело идет о жизни и смерти. Стоит мне только подумать об этом, как я сразу же устаю.

Я открою тебе одну важную тайну, Кайса. Я ужасно хочу выйти замуж, когда стану взрослой. Хочу иметь собственный дом и целую кучу таких маленьких мягких детенышей, как Моника. Но сначала я хочу чему-нибудь научиться. Я хочу уметь делать что-то очень нужное и хочу попытаться стать настоящим человеком, который чего-то стоит сам по себе, а не только как приложение к мужу. Я думаю приобрести хорошую специальность! Запиши это, чтобы не забыть! Ведь надеяться только на пару красивых ножек — большой риск! Тем более что, опять-таки если верить еженедельным газетам, удержать парня еще труднее, чем дерзко умыкнуть его с самого начала. Ведь может случиться, что внезапно вынырнет еще какая-нибудь девица с более красивыми ножками, и тогда ты останешься с носом.

Если будет хоть малейшая возможность, я попытаюсь стать журналисткой. Я мечтаю работать, работать и работать, чтобы достигнуть цели, и будет ужасно, если этого не произойдет. Журналисту, надеюсь, не нужно уметь решать, какой степени — первой или второй — то или иное уравнение. Вообще-то я считаю, что все уравнения — „третьей степени“, но это к делу не относится.

Не стану больше мучить тебя философскими рассуждениями. Да и сама я довольно сильно устала, поверь мне. Сейчас я буду только лежать и тупо глазеть на огонь, пока опускаются сумерки, а перед моим окном шелестят деревья… Из соседней комнаты слышится, как Моника поет: „Калменсита, длужок, есть у тебя какая-нибудь селсть?“ А Йеркер явно зубрит уроки: „Бабушка — милая. Бабушка — мамина мама. Роза бабушки“.

От огня в печке осталась лишь кучка пламенеющих углей. А теперь мама играет на пианино Ständchen [35] Серенада (нем.). . А я пью теплую воду с лимоном и жутко простужена. В сущности, это так приятно.

Твоя очень преданная и очень сопливая

Бритт Мари.

10 ноября

Дорогая Кайса!

Как ты думаешь, кого я встретила, возвращаясь сегодня из школы? Не более и не менее как Стига Хеннингсона собственной персоной.

Вид у него был по-прежнему такой, словно он владел по крайней мере половиной города.

— Ого! — воскликнул он. — А вот и равнодушная и холодная Бритт Мари Хагстрём!

— Именно! — сказала я. — Позвольте спросить, какого цвета должны быть сегодня мои глаза, чтобы мне сказали: они самые изумительные на свете?

— По-прежнему такая же ехидина, — ответил он. — Интересно, может, небольшое пирожное принесет пользу как противовес всей этой иронии и мелкой злобе?

Мы как раз стояли перед кондитерской Юханссона, где, если только тебе известно, выпекают дивные кофейные пирожные. Только мой ужасающий аппетит и неуемная любовь к сластям могут объяснить, зачем я последовала за Стигом в кондитерскую. И можешь представить себе, вскоре я уже проглотила не менее трех пирожных! Но буквально тут же началось бледное, болезненное раскаяние в соединении с легкими коликами в желудке. Все это переросло в подлинное отчаяние, когда в кондитерскую — купить коробочку драже — вошел Берти ль и увидел, что мы там сидим. Хотя мы не договаривались не есть пирожные с кем-то другим, но все-таки! Мне бы это не понравилось. Не похоже, чтобы и Бертилю это пришлось по вкусу. Когда он выходил на улицу, взгляд его был довольно мрачен. И меня это очень огорчило. Я почувствовала вдруг, как, честно говоря, глубоко мое отвращение к Стигу Хеннингсону, и я прокляла свой зверский аппетит, заставивший меня пойти с ним в кондитерскую.