Астрид Линдгрен - Собрание сочинений в 6 т. Том 7. Черстин и я [ Брит Мари изливает душу. Черстин и я]

— Старая ты дурочка, — говорит папа и смотрит на нее тем особым взглядом, которым смотрит только на нее, взглядом очень нежным и вместе с тем чуть-чуть снисходительным.

Потом мама стала рассказывать о своей юности. Она, не беспокойся, и сейчас еще не древняя старуха, но я имею в виду ее самую раннюю, зеленую юность, когда она была молодой девушкой, еще до того времени, как встретила папу. Ее истории — самые веселые, какие мы только знаем, потому что сумасбродств, которые она творила и здесь дома, и за границей… нет, я не знаю никого, кто бы такое пережил.

Среди прочих историй она рассказала о том, как была в Англии и ехала поездом в Оксфорд с подругой из Швеции. Ей было лет двадцать. Против молодых дам сидел какой-то джентльмен и читал „Таймс“.

— Этот малый выглядит поистине очень неплохо, — сказала мама, непосредственная, как всегда, и твердо уверенная в том, что никто в купе шведского языка не понимает. — Но какая самоуверенность! — продолжала она. — Перед тобой типичный англичанин, который не думает, что на свете есть еще какая-то другая страна, кроме Англии.

— Не смотри ему прямо в лицо, — предупредила ее подруга, — он поймет, что мы говорим о нем.

— Конечно, — согласилась мама, — я смотрю на него так скромно и редко, да и вообще он читает газету, так что ничего не слышит и не видит.

После чего мама с подругой детально прошлись насчет его внешности и его душевных качеств.

Уезжая в Англию, мама взяла с собой меховое боа [41] Б о а — огромная змея тропической Америки, род удава. Зд.: женский меховой шарф. , которое ненавидела больше всего в жизни. Оно было старое, уродливое и потертое; мама называла боа Драконом, уверяя, что оно обвивает ее шею, как дракон, стерегущий плененную принцессу. Бабушка — мамина мама — упорно настаивала, чтобы дочь взяла боа с собой, так как с ее чувствительным горлом, право, нельзя шутить с английским климатом.

Все-таки с самых первых дней пребывания на английской земле мама предпринимала энергичные попытки забыть где-нибудь Дракона. Она оставляла его в гостиницах и ресторанах, она уронила боа однажды на улице и позволила соскользнуть со своей шеи в такси, но было совершенно невозможно избавиться от него. В последнюю минуту всегда поспешно появлялась какая-нибудь услужливая душа с боа в руках. И маме приходилось благодарить и давать, как полагается, мелкую монету за труды.

Когда поезд прибыл на станцию в Оксфорде, мама сказала:

— Пусть матушка говорит что угодно, но я так долго мучилась с Драконом, что с ним надо покончить!

Взяв боа, она положила его в багажную сетку.

— Лежи здесь и с места не двигайся! Мир твоей памяти! — сказала мама и быстро вышла из вагона.

Подруге надо было выполнить какое-то поручение, и мама в ожидании ее стояла одна на улице.

И вот тут!.. Кто шел ей навстречу, если не читавший газету англичанин из их купе? В руках он держал мамино меховое боа. Учтиво поклонившись, он улыбнулся и на чистейшем шведском языке произнес:

— Мне кажется, вам все же необходимо взять боа! Не исключено, что в это время года вечера будут прохладные!

Отгадай, кто это был? Это был папа. И мама говорит, что весны, подобной той, в Оксфорде, ей никогда в жизни больше переживать не приходилось. И прежде чем весна сменилась летом, мама и папа были уже помолвлены.

Разумеется, мама еще раньше много раз рассказывала нам об этом, но мы никогда не уставали слушать эту историю. Я только не могу понять, как наша мама могла сидеть там, в поезде, прямо против папы и не знать, что это — наш папа!

— Зато я сразу же понял, что это — мама и что я ее нашел, — с довольным видом говорит папа.

— Да, яснее ясного, что ты сразу узнал маму, — вступает в разговор Иеркер. — Кто угодно бы это сделал. Хотел бы я, мама, тоже быть с тобой в поезде, я бы уж хорошенько застегнул на твоей шее Дракона.

Как ты думаешь, что вообще произошло с Драконом в дальнейшем? Думаешь, вероятно, что он одиноко пошел навстречу горькой судьбе и был брошен где-нибудь в английской провинции? Ни в коем случае! Для Дракона началась новая эпоха, эпоха величия. Мама надела боа на шею в день своей помолвки, а затем Дракона торжественно повезли домой в Швецию. Теперь он, щедро посыпанный перцем от моли, хранится в коробке на чердаке. Но каждый год пятого мая, когда мама с папой празднуют день своей помолвки, его вынимают, и он красуется у мамы на шее, когда она выходит с папой из дома и они вместе обедают в ресторане в честь помолвки.

Пока мы болтали, время шло, и было уже довольно поздно. Под конец мама сыграла нам на пианино, играет она потрясающе! Моя заветная мечта — играть когда-нибудь так же хорошо, как и она, но я знаю, что это мне никогда не удастся. Сванте изо всех сил старается укрепить меня в этой мысли. Я обычно играю по нотам, которые называются „Pianoboken“ — „Для фортепиано“; Сванте жирным красным карандашом перечеркнул букву „а“ в слове „Piano“.

— „Pinoboken“ — „Книга страданий“ [42] Игра слов: в шведском языке слово «Piano» означает «рояль», a «Pino» — «мука, страдание». — гораздо ближе к истине, — говорит мой любезный братец.

Возможно, он и прав.

А сейчас я лягу и почитаю главу из книги „Давид Копперфильд“, если только Йон Блунд [43] Йон Блунд (blunde (шв.) — вздремнуть) — сказочное фантастическое существо шведского фольклора, навевающее детям волшебные сны. не имеет ничего против. Но я уже зеваю, так что интересно знать, что будет дальше. Вообще-то читать по вечерам лежа — дурная привычка. Но это так чудесно, чудесно, чудесно!

Спокойной ночи, Кайса, спи сладко, и не смотри, как Моника, сны, которые детям до шестнадцати лет смотреть запрещается.

Этого желает тебе

Друг Порядка.

28 ноября

Дорогая Кайса!

Слава Богу, ноябрь скоро кончится! Я люблю почти все месяцы, но ноябрь, верно, тот, с которым я больше всего на ножах. В английских книгах юные девушки всегда гуляют в самую скверную ненастную погоду, позволяя дождю ополаскивать их лица, и здорово наслаждаются. Зато у них у всех прекрасная кожа, но, должно быть, в Англии совсем другие дожди. Когда я ходила в школу по утрам и дождь лил как из ведра, я несколько раз честно пыталась чувствовать себя англичанкой и позволяла дождю плескаться на моем лице. Но все это насчет прекрасной кожи — вранье. Вместо лица, похожего на яблоневый цвет, который я надеялась увидеть, когда, придя домой и дрожа от ожидания, смотрелась в карманное зеркальце, на меня глядела изрядно посиневшая от холода физиономия. И я приняла решение не становиться красивой. Так что теперь я — та, что, съежившись под зонтиком, пускается в путь и бежит по улицам, словно маленькая серая водяная крыса.