Екатерина Польгуева - За секунду до взрыва

– Ладно – заждались. Двух часов еще нет: как обещал, так и пришел, – Дед ответил на чистейшем русском.

Я в первый момент даже обалдела. Наверно, потому, что никогда раньше не слышала, как он говорит по-русски. Но сразу же сообразила: чего удивляться, коли он из Синереченска. У него небось среди друзей русских было больше, чем коренных. Вот и набрался.

Черноглазый мальчишка продолжал молча сверлить меня взглядом. Потом вопросительно глянул на Деда.

– Это Марта. Мы вместе пришли из Города, потому что так надо.

Объяснения Деда были не слишком-то понятными. Но черноглазый ими удовлетворился. Или в этой компании не принято задавать лишних вопросов.

– Ладно, тогда пошли, – черноглазый подхватил Дедов рюкзак и, не оборачиваясь, направился к палисадничку со снеговиком.

Дед махнул рукой, бросил мне: «Я сейчас, минут через десять» – и поспешил вслед за мальчишкой. Догнал, в палисаднике они на минуту остановились и о чем-то поговорили, потом зашли в подъезд. Одним словом, меня к родственнику не пригласили. Хотя бы чуть-чуть погреться и, простите, в туалет сходить. Ну и ладно, в конце концов, сама напросилась. К тому же неизвестно, как тут с канализацией: вполне возможно, что удобства – на улице.

Мелкие мальчишки смотрели на меня с любопытством и совсем без настороженности старшего. Малыш вновь поддернул сползшую шапку, улыбнулся, спросил с заметным русским акцентом:

– Ты правда из Города? А чего раньше с Дедом не приходила?

– Ох, Вовчик! Ну а откуда же она еще? С Луны, что ли? А не приходила, значит, так надо было, – сердито, с таким же акцентом (какие вежливые, думают, что я по-русски не понимаю) сказал мальчик, выглядевший самым чистеньким и аккуратным и, судя по всему, совсем не стеснявшийся своего малышового, в бело-черную клетку шарфика.

Я заговорила с ним по-русски:

– А тебя как зовут и остальных ребят? У вас тоже каникулы сейчас, да?

Мальчик в шарфике, ничуть не удивившись моим познаниям, переключился на русский:

– Меня? Тимофеем. А это Ванька и Данька, близнецы. Мы из одного класса. Ну то есть были из одного класса, из третьего «А», пока в школу авиабомба не попала, еще в сентябре. Так что у нас теперь все время каникулы. Мы в общем, не жалуемся: ни уроков тебе, ни контрольных.

Мурашки пошли у меня по спине. Как это – авиабомба на школу? Видно, что-то такое отразилось на моем лице, потому что заговорил один из близнецов. Из-за одинаковой одежды я не сразу и внимание-то обратила, что лица у этих двоих тоже совершенно одинаковые: круглые, глаза с хитрым прищуром, очень пухлогубые рты, и огненно-рыжие пряди выбиваются из-под шапок.

– Ты не пугайся. В школе тогда никто не пострадал. Авианалет вечером был, почти ночью.

– А у вас, значит, школа работает, да? – снова встрял маленький.

– У нас работает. Хотя когда обстрелы или электричества нет, тоже, бывает, закрывают.

Маленький Вовчик вздохнул:

– Везучие вы. А я только в первый класс пошел. И вот всё – ни школы, ни уроков. А мне так нравилось!

– Ну, это потому, что ты в школу только две недели ходил, не понял, что удовольствие – то еще, – хмыкнул не то Ванька, не то Данька.

Вовчик упрямо свел очень темные брови:

– Это вы с Данькой лентяи и пятерочники. А я бы хорошо учился.

– Теперь-то все что угодно говорить можно, а толку? Никто ж не проверит. Вон, Тим у нас лучше всех учился, а тоже не жалеет, что в школу ходить не надо. Не жалеешь ведь Тим, правда?

Аккуратный Тимофей неопределенно пожал плечами, а Вовчик обиженно надулся.

– Вовчик, ну их, не обращай внимания! А я знаю, ты бы хорошо учился. – Я поправила опять спустившуюся на глаза шапку малыша и наконец-то разглядела его. Он был курнос, смугл и пронзительно синеглаз. – А мне вот в школу ходить нравится. Я жалею, когда занятия отменяют.

Последнее утверждение, прямо скажем, не совсем соответствует действительности. Но Вовчику это знать вовсе необязательно. Он снова заулыбался:

– А ты хорошо говоришь по-нашему! И вообще смелая, раз с Дедом пришла. Я думал, в Городе таких и не осталась. Разве что Дед и еще некоторые…

– Ладно, язык-то попридержи. В Городе тоже разные люди живут, – окоротил Вовчика Тимофей.

В его тоне мне послышалось что-то фальшивое: будто и сам он не был уверен, что в городе живут «разные люди».

Как же так получается – мы думаем, что фашисты, убивающие детей Заречья, в РОСТе. А здесь думают, что нелюди, сбрасывающие бомбы на школы, – у нас, в Городе. Но мы такие же, как они. И как объяснить это мальчишкам из Заречья? Как это объяснить себе самой или Томасу, друга которого придавило насмерть бетонной плитой в разрушенном снарядом армии РОСТ доме? Или все-таки Вовчик, рыжие Данька с Ванькой, отличник Тимофей – не такие, как мы?

Нет, лучше не думать об этом, по крайней мере сейчас. Тем более что одно обстоятельство очень даже мешает думать.

– Народ, а есть у вас тут где-нибудь поблизости… м-м-м, туалет, в общем?

Народ почему-то очень обрадовался вопросу, и я, провожаемая веселой и шумной свитой, побежала к коричневой будке на другом конце двора (догадка об уличных удобствах оказалась правильной). Вышла из будки, потерла снегом руки, захотелось обтереть и лицо, чтобы отбить запах. Но у катка стояли вернувшиеся Дед и черноглазый мальчишка (как выяснилось, Павлик, старший брат Вовчика). Рюкзака уже не было.

Павлик снова как-то недружелюбно глянул на меня. Или мне показалось? Потому что в следующее мгновение он улыбнулся, и сразу стало понятно, что они с Вовчиком – братья. Сказал непонятно:

– Ладно, будет вам и каток. Только сначала к Падре пойдем, лопать!

Мальчики радостно загалдели, Дед снисходительно усмехнулся и мы опять куда-то пошли. Я жадно смотрела по сторонам, будто искала ответы на все вопросы, даже незаданные. Но ответов не было. Были быстрые тени на снегу под ногами и такие же быстрые проблески еще не ушедшего солнца сквозь тучи. Была девочка в зеленой куртке с пакетом, из которого торчали три длинных батона (наверно, из той хлебной лавки). Она помахала нам пестрой варежкой. Была древняя-древняя старуха с лицом, как печеное яблоко. Она оперлась о невысокий заборчик своего похожего на избушку на курьих ножках домика и смотрела куда-то сквозь нас, сквозь снежную путаницу кустов, на такой же шаткий домик на другой стороне улочки. Был раскуроченный светофор без среднего, желтого, глаза. И совсем не было машин. Черт, как же они живут здесь все-таки?

– А вот она и школа наша, – Ванька (или Данька) кивнул в сторону парка.

Между деревьями виднелись присыпанные снегом руины здания. Собственно, от здания осталось две стены и обрушенные перекрытия.

– Ну что, родственник-то жив здоров? Продукты отдали? – спросила я Деда.