Марина Аромштам - Другая дорога

– Так я же и говорю, она только здесь живет. А еще у меня есть кот. С длинной-предлинной шерстью. Шерсть длиннее, чем у лисы. И нос у кота приплюснутый – будто его вдавили. Его можно даже погладить. Тогда он тихонько урчит. Он ни разу меня не царапал! Такой замечательный кот!

– Никогда не видел котов с длинной-предлинной шерстью.

– И еще есть одна зверушка, ни на что похожая, – Глазастик даже причмокнул от удовольствия. – Мне кажется, что она откуда-то из-за моря.

– Морская корова? – подсказал Аяэль.

– Не, не корова. Свинка. Ростом меньше котенка. У нее волосатая шкурка. И она пищит, а не хрюкает.

– Ну и ну! Чудеса, – сказал Аяэль. – Никогда о таком не слыхал.

– И они никогда не слыхали. И сказали, что я колдун. А я никакой не колдун, – и Глазастик собрался заплакать.

– Конечно, ты не колдун, – успокоил его Аяэль.

– Но я все думаю, кто я? – Глазастик вытер глаза и тихонько спросил: – Может быть, я поэт?

– Ну не знаю, – задумчиво протянул Аяэль. – Поэты поют истории о том, что было давно. Или о том, что есть.

– А о том, что будет, поэты не могут петь?

– Я о таком не слышал.

– Значит, я не поэт, – огорченно вздохнул Глазастик. – Но я и не колдун! Честно, я не колдун! И знаешь, я тоже немножко умею невидимое делать видимым.

И Глазастик достал из-за пазухи перышко Серой Сойки.

У Аяэля перехватило дыхание! У Серой Сойки синие крылья. И синим-пресиним было перышко Серой Сойки. Оно вобрало в себя синеву бездонного неба, и синеву морозного снега, и синеву первоцветов. И еще оно вобрало синеву бескрайнего моря (моря, где добродушно резвились морские коровы, моря, которого Аяэль никогда не видел).

Синее-синее перышко так и светилось на солнце. И слабенький ветерок теребил его волоски.

– Это же… Это то, что я так долго искал, – выдохнул Аяэль.

– Синее перышко невозможно найти, – тихо сказал Глазастик. – Серая Сойка сама мне его подарила. Я помог ей сберечь птенцов, и она меня приютила. Сойки были моей семьей. А потом птенцы улетели, и гнездо опустело. Но когда я смотрю на перо, все они снова здесь… И тогда я вижу невидимое.

Аяэль как будто не слышал:

– Отдай мне перышко Сойки! И я выложу слово «СОЛНЦЕ».

Он потянулся к перышку.

– У меня ничего больше нет. И никого больше нет, – тихо сказал Глазастик. – Только это синее перышко. Если со мной случится какая-нибудь беда, только перышко мне и поможет. Так сказала Серая Сойка. Я не могу с ним расстаться.

– Я поэт. Мне нужнее, – глухо сказал Аяэль. – Ты сказал, что веришь в поэтов. Но ты мешаешь мне. Ты мешаешь мне выложить «СОЛНЦЕ».

Аяэль помрачнел.

– Аяэль! Не печалься! Я не хотел мешать… Знаешь, что я придумал? Я пойду вместе с тобой. Пусть все другие вещицы лежат у тебя в мешке. А я понесу свое перышко. Но когда тебе надо будет выложить «СОЛНЦЕ», я его тут же достану. А потом опять понесу. Я всегда буду рядом с тобой. И синее перышко тоже.

Аяэль посмотрел на Глазастика, посмотрел на синее перышко – и кивнул в знак согласия.

И вот Аяэль и Глазастик пошли по дороге вместе.

Глазастик был очень рад. А Аяэль – не очень.

Глазастик думал: «Поэт! Я даже не мог мечтать, что однажды встречу поэта!»

А Аяэль думал так: «Я и подумать не мог, что пойду куда-то с мальчишкой…»

Глазастик думал: «Я буду учиться у Аяэля. Я буду смотреть на него во все глаза. Я буду слушать его. Я буду его любить».

А Аяэль думал так: «Этот мальчишка понял, как обращаться с вещичками из моего мешка. Хорошо это или плохо?»

Глазастик думал: «Я буду во всем помогать Аяэлю. Я хочу быть как он!»

А Аяэль думал так: «Вдруг Глазастик решит, что это просто – придумывать? Вдруг он решит, что я не так уж велик? Что он и сам может быть таким же, как я?»

А Глазастик думал, что ему повезло. Что судьба ему улыбнулась. Наверное, синее перышко уже ему помогло. Интересно, а Аяэлю кто-нибудь помогал? Это так здорово, когда тебе помогают!

– Аяэль! Тебе кто-нибудь помогал собирать вещицы для твоих превращений?

– Что? – вздрогнул Аяэль.

– Ну, у тебя в мешке столько чудесных вещичек. Чтобы невидимое делать зримым. Кто-то был очень добр и одарил тебя?

– Никто меня не одаривал, – резко сказал Аяэль. – Я все придумал сам. Сам понял, нашел, сам придумал. И сам выложу «СОЛНЦЕ». Заставлю его звучать или оставлю немым. И все поймут, какой я…

– Но я и так…

Подземный гул заставил Глазастика замолчать. Лес на мгновенье наполнился оглушительным писком. А потом дорога под ногами у Аяэля задрожала, выгнулась – и подбросила его вверх.

– Ай! – закричал Аяэль. В глазах у него потемнело, резкий ветер обжег лицо.

– Аяэ-эль! – услышал он испуганный крик Глазастика. – Куда ты? Туда нельзя-а-а! Не ходи-и-и, Аяэль!

Но когда темнота рассеялась, никакого Глазастика не было. Все вообще изменилось.

Исчезла дорога – добрая, крепкая, которой Аяэль доверял. Перед ним лежала тропа – вся в рытвинах и колдобинах. Вдоль тропы громоздился мусор. На кривые, хилые кустики с обломанными ветвями было больно смотреть. Идти вперед не хотелось. Но Аяэлю казалось, что тропа его подгоняет. Аяэль подчинился и скоро увидел дом.

Серый дом покосился от старости. Его трубы чадили. Аяэль поднялся на расшатанное крыльцо, постучался. Никто не ответил. Он подождал немного, потом толкнул дверь и вошел.

Маленькие оконца едва пропускали свет. В углу, где горел очаг, топталась большущая тетка с оттопыренными губами – помешивала в котле ложкой. Двигалась она вяло, будто спала на ходу. Мальчишка постарше Глазунчика возил по столу рукой и тянул тонким голосом: «Ну и ску-у-ка!»

Двое других толкались. Один бил другого в плечо и говорил:

– Надоел! От тебя скукота!

Другой пихал его в бок:

– А от тебя скукотища.

Третий, совсем уже взрослый, уставился в потолок и водил языком по губам.

Четвертый качался на стуле с зажмуренными глазами и тихонько постанывал: «Ску-у-у…шшш».

– А ты кто такой? – Аяэля пихнули в спину.

Он обернулся и увидел детину с шеей, как у быка. Аяэль успел удивиться: как же детина смотрит по сторонам?