Виктор Корюкин - Свистунишка

Я шапкой хлоп — и накрыл у самой воды. Ну и прыгун! Чуть не ушёл.

Бросил я его в ведро с водой, травкой прикрыл — и домой.

Иду по улице, а из ведра брызги летят.

Сенька, соседский мальчишка, увидел и спрашивает:

— Что это, у вас, дяденька, в ведре кипит?

— А посмотри, — говорю.

Сенька взглянул: скользит рыбёшка, хвостом хлещет, траву в ведре колесом вертит.

— Карасик. Хороший какой!

Загорелись глаза у Сеньки. За ведро держится, на меня смотрит.

— Дяденька, отдайте мне его!

— Бери, а ведро принесёшь.

Умчался Сенька с ведром домой. Поставил рядом с большой бочкой бочку поменьше. Натаскал в неё воды и пустил туда карасёнка.

Как пошёл он там ходить: то по кругу, то бочком, то вниз, то вверх. Это ж не в ведре — просторно.

Стал карасишка у Сеньки жить.

Днём резвится, на всех водой брызгает. А к вечеру притихнет, спит, наверное.

Как-то на неделе зашёл я вечером к Сеньке в дом.

Мать Сеньки, Марья Петровна, засуетилась, побежала с чайником в кухню, чай кипятить.

А в кухне вдруг свет погас.

— Батюшки! — кричит Марья Петровна. — Темь какая, — ковшика не найду.

Зачерпнула она чайником воды и на плиту поставила.

Только вернулась, села и слышит — на чайнике крышка — дрень-брень — запрыгала.

— Вот чудеса!-дивится хозяйка. — Только поставила, а уж кипит.

Пошла она на кухню, вернулась без чайника.

— Так и знала, — говорит, — померещилось.

А крышка на чайнике опять: «дрень-брень, дрень-брень» — тихо так, а слышно.

— Что за фокусы такие?

Зажгли мы свечу — ив кухню.

А Сенька к бочке подскочил да как заорёт:

— Снимайте чайник, снимайте скорее!

Снял я тёплый чайник с плиты.

Сенька его хвать — и над бочкой опрокинул. «Плюх» — что-то в воду шлёпнулось.

— Карасёнок.

— Ну и ну! — покачала головой Марья Петровна. — Как же это я бочки перепутала? Чуть уху вместо чаю не сварила.

Поднесла она свечу к бочке.

А карасёнок — фырр.

И пошёл, пошёл ходить по воде: то по кругу, то вверх, то вниз. Шумит, бурлит, как ни в чём не бывало.

Вот, мол, я каков, карасишка: с плиты ушёл!

Утром на улице прохожие морщили носы, нюхали воздух и, не прикрывая глаза, смотрели на тусклое солнце. Весь город окутала сизая пелена дыма. Пахло горящим костром и горелыми шишками. Где-то за городом, в тайге горел лес.

Шурик и Миша стояли у ворот. Они никогда не видели лесного пожара. Но каждый из них по-своему толковал об этом страшном бедствии:

— Кругом большой огонь. Пламя пожирает одно дерево за другим. Деревья трещат, шумят. Из них сочится сок; горят они и плачут. Везде дым, дым, дым.

— Птицы кружатся, кричат.

— Звери бегут и покидают свои норы.

— Волки воют, зубами со злости скрипят.

— Лиса мечется туда, сюда, хвостом машет. Искры летят.

— Медведь рычит — «у-уу-у-уу». Ходит, наверное, на задних лапах, ломает всё кругом, пеньки выворачивает из земли. Силища-то у него во какая!

— А сколько, наверное, народу пожар тушат!

— Нет, — говорит Миша, — народа много не надо. Лес теперь тушат машинами да самолётами.

— Ну да?

— Вот тебе и да. Я знаю.

— Откуда ты знаешь?

— А вот оттуда. Будешь в третьем классе учиться, — всё будешь знать. Эх, сейчас бы на пожар побежать, — а? . .

В это время мимо с земли метнулся какой-то рыжий клубок. Мальчики посмотрели вверх, да так и ахнули.

На воротах, суетливо поводя мордочкой, сидела белка.

Самая настоящая белка, с пушистым тёмным хвостом и чёрными кисточками на ушах. Должно быть, из тайги прибежала в город.

Белочка — прыг, прыг во двор на дерево. Ребята за ней. И начали её ловить. Миша забрался на дерево. Хотел её шапкой накрыть. Да не так это просто.

Только он шапку поднёс, а белка — скок — на ветку повыше.

Миша лезет дальше.

А белка ещё выше,

Долез он до самой макушки.

А она уже на другом дереве хвостом крутит, мальчишек дразнит.

«Ну, постой, — думают ребята, — мы тебя возьмём. Мы хитрее тебя».

И правда.

Слыхали они, как охотники зайцев ловят. Делают петлю из проволоки и ставят её на заячью тропинку. Заяц побежит по тропинке и попадается в петлю. Хитро.

А белка по тропинке не бегает. И мальчики еще хитрее придумали. Они привязали к длинному удилищу проволочную петельку. И Миша полез на дерево. Упругая круглая петля поднимается всё выше и выше. Уже поднялась до зверька. Вот она около самой мордочки белки. Ещё чуть-чуть.

Рраз! Готово. Попалась.

Завизжал, завертелся зверёк на проволочке и свалился вместе с удилищем на землю.

Миша соскользнул за ней вниз.

Тут ребята накрыли её шапкой, освободили от петли и помчались с пленницей домой. А домой прибежали — задумались: что им делать с белочкой? Не держать же её всё время в шапке. В шапке темно, душно, тесно.

И посадили они её сначала в мешок. А потом нашли небольшой ящик и сколотили для неё клетку.

Мечется белочка в клетке.

Ей ребята и орехов дали и банку с водой поставили и даже шишку кедровую положили.

А она ничего не ест и не пьёт, только грызёт деревянную решётку.

Может быть, она злится на то, что её поймали? А может быть, её огонь обжёг?

Смотрят ребята на белочку, следят за ней.

— Ба. На одной лапке пятнышко. Что такое?

Надо скорее посмотреть.

Хотел было Миша просунуть в клетку руку. А белочка прижалась в угол, насторожилась, ушками поводит, зубки показывает.

Конечно, белка зверь небольшой, а всё-таки — зверь. Страшновато.

Миша надел рукавицы, нацелился и хвать зверушку из клетки. Чувствует он через толстую рукавицу, как часто стучит сердечко испуганного зверька.

Белочка машет пушистым хвостиком, дрыгает лапками.

А лапки у ней маленькие, шёрстка на них гладенькая, на каждой лапке пять пальчиков, а на каждом пальчике острый коготок.

На одной лапке, повыше пальчиков, маленькая ранка, а шёрстка вокруг, как остриженная.

— Ну, так и есть — ожог.

Обожглась белочка на пожаре, и гнездо у ней, наверное, сгорело.

Жалко белочку-погорелочку.

— Скорей за лекарством.

Шурик мчится в другую комнату и несётся обратно с полными руками пузырьков, баночек и бинтов.

— Скорее, скорее! — торопит его Миша. — Мажь вон из той банки.

Шурик суёт палец в баночку с белой мазью, мигает глазами и с опаской смотрит то на палец, то на белочку.