Ян Ларри - Как это было

— Ну, вот и все!

Ребята помогали очкастому, неловко выполняли все, что он просил, не понимая однако, для чего понадобилось взгромоздить на избу шест, и не совсем уясняя, что будет дальше. Грибакин встал в сторону и усмехаясь наблюдал за тем, что делает очкастый, но вскоре, почесав смущенно затылок, пошел в коровник.

— А теперь чего? — не удержался от вопроса Костя.

— А теперь будем слушать, — вытер платком проступивший на лбу пот очкастый. — Ну-с пошли!

С разинутыми ртами ребята вошли в избу. Очкастый вынул из кармана ключ, открыл желтый сундук, вытащил оттуда небольшой сверток. Развязав веревочки и бросив бумагу под стол, он ткнул черным ящичком в живот Кости и крикнул:

— Гым, гым, гым!

— Ай! — отскочил Костя.

— Испугался?

Напевая что то под нос, очкастый поставил на стол ящичек, прикрутил к нему конец проволоки, потом достал небольшой кусок провода, зацепил один конец его за ящичек, а другой обмотал вокруг железного прута.

— Ну-ка, помогай, ребята, половицу раздвинуть! — скомандовал очкастый.

Косарем развели половицы. Очкастый взял в руки прут и глубоко загнал его в землю, между половиц.

— А зачем? — спросил Костя.

— Ну, об этом мы после побеседуем с вами!.. Все объясню, ребята.

С этими словами очкастый вынул из сундука четыре толстых черных кружка с металлическими частями и длинными витыми шнурками, вставил блестящие кончики в ящик и, нацепив пару кружков на уши, начал крутить пуговки ящичка.

— А где же труба? — шопотом спросил Костя.

— Молчи знай, — дернул Мишка брата за рукав.

Очкастый вертел пуговку, хмурился, нагибался к железному пруту, забивал его глубже в землю, потом протянул руку к чайнику и начал поливать прут водой.

Костя фыркнул.

— Эва, капусту нашел какую… Сичас расти станет!

Очкастый погрозил пальцем.

— Т-с-с! Не мешай.

Через некоторое время лицо его растянулось в улыбку. Он посмотрел на ребят, поманил Костю пальцем, а когда Костя подошел к нему, он взял пару других кружков и нацепил их на костины уши.

— …рение аппарата! — сказал кто-то толстым голосом прямо в уши Кости.

Костя вздрогнул и растерянно оглянулся по сторонам.

— От ударных бригад необходимо обеспечить переход к ударным цехам, — сказал тот же голос, и тут только понял Костя, что говорят не в избе, а в черных кружках. Необычайное волнение охватило Костю. Забыв все на свете, он слушал, не понимая, чью-то речь, а когда поднял глаза, он увидел перед собой Мишку, который, разинув рот, сидел напротив с черными кружками на ушах.

Увидел перед собой Мишку, который, разинув рот, сидел напротив с черными кружками на ушах.

Говорили что-то непонятное, Грубый голос так и бубнил.

— …действительным переходом на ударные методы работы с конкретными обязательствами со стороны ударников по поднятию дисциплины труда.

Потом другой голос сказал:

— Музыкальный перерыв. Баркаролла Чайковского.

Кто-то кашлянул в уши, а затем громыхнула музыка, как будто начали играть сразу сто гармошек.

Очкастый достал тетрадку и стал писать, изредка посматривая на ребят и чему-то улыбаясь. Но ребята даже не смотрели на очкастого. Окаменев от удивления, они сидели, боясь пошевельнуться, слушая музыку, пенье, разговоры о том, что делается в Англии, в Германии и в других странах, что строится в нашей республике и многое еще другое, чего совсем уже и понять нельзя было.

Ушли от очкастого поздно вечером.

Дома, перебивая друг друга, они рассказали о колбасе, о халве, о радио и не забыли показать, какие большие и смешные очки носит их новый знакомый.

— Во, — развел Костя руками, — как маленькие колеса!

На ребят, однако, никто даже внимания не обратил.

— Цыть вы, пострелята! — нахмурился батька.

Ребята обиженно замолчали.

В избе было душно и жарко, от гусят, ночевавших под печкой, слышался дурной запах. Мать месила тесто. Батька о чем-то разговаривал с Федоровым, здоровым и широкоплечим парнем, недавно вернувшимся из Красной армии. В углу под иконами и портретом Буденного сидел дядя Прокофий, молодой парень, который вернулся из Красной армии года два назад и успел за эти годы так поднять свое хозяйство, что все соседи завидывали Прокофию.

Федоров в чем-то убеждал батьку, размахивал руками и то-и-дело вставлял в разговор непонятные словечки:

— Ты, Митрий Михалыч, сам посуди, — перегибался через стол Федоров, — волка возьми к примеру… Индивидуально он живет? Индивидуально! В одиночку то есть… А почему? Да потому, что он зверь. Неужто и мы от зверей не ушли? Ведь это беспременно должны жрать друг друга, ежели индивидуально будем… Что Прокофий? Прокофий хоть и демобилизованный, а первый есть кулак на деревне.

— Да что ж, — дымил цыгаркой батька, — я с полным удовольствием, да только толк-то будет ли?

— Беспременно! — стучал ладошкой о стол Федоров.

Дядя Прокофий усмехаясь качал головой.

— Замотал, замотал! — злился Федоров, — да ты говори, а башкой тут нечего крутить.

Дядя Прокофий щурился и вздыхал:

— Непутевый ты, Сережка, — и укоризненно смотрел на Федорова, — сыплешь словами, что горохом, а что болтаешь, поди и самому невдомек. Прокофий, говоришь, кулак. Дурья ты голова! Вот что… Тогда ты еще сопли вытирал, Прокофий-то уже мировую контру шашкой рубал…

— Рубал? — кричал Сережка Федоров. — А сейчас — кулак ты. Вот кто ты есть! Батрака взял уже?

— Ты не ори, — хмурился. Прокофий, — какой я кулак, когда есть я культурный хозяин. Вы вот на бога все надеетесь, а у меня агрономические книжки заместо бога. Бедняком был, а теперь — вона добра-то всякого имею. Ты вот Митрия подбиваешь в колхоз Ладно. Колхоз, так колхоз. Валите. Не возражаю. А только кто ж пойдет-то с вами, с гольтепой? Свое хозяйство поставьте спервоначалу. Свое хозяйство плохое, а других учить хотите… А кулаком меня не смей называть. Я, брат, сам против кулаков пойду в любое время.

— Пойдешь ты! Так я и поверил! Батрака-то взял уже?

— Батраком не кори. Справлюсь немного и батрака отпущу.

— Одного отпустишь, а пятерых возьмешь?

— Ругаться зачем же, — примиряюще сказал батька. — Прокофий, конечно, по книжкам ведет хозяйство… Это безусловно. Однако ты, Прокофий, напрасно коришь нас. Гольтепа мы безусловно. Что правда, то правда. А что с ней, с проклятой землей этой сделаешь. Слезами поливаем, а не родит. Потом удобряем, а она хоть бы что… Ты вон порошки сыплешь в землю, а на порошки-то тоже деньги нужны. За порошки ребятами не заплатишь, а их у меня трое. И сами знаем, машиной обрабатывать беспременно лучше. Порошки — совсем хорошая штука. Да ведь деньги большие нужны.