Ирина Шкаровская - Горнист первой базы

Дед полез в карман за платком и вместе с платком случайно вытянул фотографию. Это была Майкина фотография. Дед собирался отправить её папе на фронт, чтобы папа посмотрел на свою дочку и увидел, что косу ей не остригли. Папе нравилось, когда у девочек длинные косы. Её сохранили благодаря деду. Это было нелегко. Они получали только по одному куску мыла в месяц, воду нужно было приносить из проруби, миски у них не было. Но каждую неделю дед аккуратно мыл Майке голову под рукомойником, который сам соорудил. Майкина коса была гордостью деда… Ещё вчера утром, до того, что принесли «похоронную», дед хвастливо говорил:

— Если б не я, чёрта лысого была бы у тебя коса… Давно бы под первый номер остригли. А теперь хай батька любуется…

Фотография выпала из кармана, дед поднял её, отодвинул тарелку с недоеденной кашей и опустил голову на руки. Мама встала и начала одеваться.

— И я с тобой, — вскочила Майка, — подожди меня, я быстро…

Она надела валенки, поверх фланелевого платья свитер, сверху повязала пионерский галстук. Пальтецо у Майки было демисезонное, но дед подбил его толстым слоем ваты, и теперь Майке не страшны были уфимские морозы.

До госпиталя, где мама работала хирургом, было недалеко.

Вестибюль, в котором еще несколько дней назад стояли скамьи и тумбочки с цветами, теперь был заставлен койками. На койках лежали раненые.

К маме подошла старшая сестра, у неё было озабоченное усталое лицо.

— Сегодня с фронта прибыли, — взволнованно сказала она. — Ночью ещё одна партия прибудет. В операционной вас ждут, Елена Ивановна. Три тяжёлых случая…

Она погладила Майку по голове:

— А ты к «своим» пойдёшь, Майка, или в клубе посидишь?

— К своим, — Майка сняла пальто, платок и поднялась во второй этаж. По привычке постояла возле седьмой палаты, потом тихо постучалась.

Почему-то все, за исключением майора Тимофея Тимофеевича, уже спали. Майор сидел на койке и, подперев искалеченной рукой седую, ещё больше обычного взлохмаченную голову, смотрел в угол палаты. Там стояла новая, четвёртая койка, на ней лежал худой черноволосый человек. Разметавшись в жару, он бормотал что-то бессвязное.

— Лётчик, — кивнул головой майор. — Температура сорок…

— Иди сюда…

Тимофеевич внимательно и печально смотрел на Майку. Он тоже знал о «похоронной».

— Майка! Эх, Майка, — сказал Тимофеевич и единственной своей рукой прижал к себе девочку.

— Воды… пить, — еле слышно прошептал лётчик.

Майка дала ему напиться, поменяла компресс.

Лётчик открыл глаза, вопросительно посмотрел на Майку.

— Кто ты?

— Я… сандружинница.

Он заметался, срывая с головы компресс.

— Ой, что вы делаете, дяденька! Нельзя. А если вы… Если ты (Майка незаметно перешла с ним на ты), если ты не будешь слушаться, я позову самого главного врача.

Лётчик тихо застонал.

— Дяденька, — улыбнулась Майка. — Послушай сказку. Интересная. Хочешь?

— Давай.

Майка села на стул рядом с его койкой:

— Жила-была царевна. Она жила в высоком хрустальном замке. У неё была коса — такая длинная, что ею можно было трижды обернуть государство. И такая тяжёлая, что двадцать слуг не могли удержать её… Понимаешь?

— Понимаю, — ответил лётчик и снова спросил:

— Ты кто?

— Я ведь тебе сказала — сандружинница.

— Жила-была царевна… Царевна-сандружинница, — засыпая, пробормотал лётчик.

Сидя на стуле рядом с его койкой, скоро заснула и Майка. Ей снился смешной и добрый сон. Она идёт по улице, а навстречу ей шагает хлеб. Круглый, довоенный хлеб, с большими руками и ногами. А на ногах у него солдатские сапоги…

Когда рассвело, в седьмую палату пришёл комиссар госпиталя.

— Товарищи! — радостно крикнул комиссар. Товарищи, братцы, проснитесь! Большая победа!

Тимофеевич оборвал храп, протёр глаза и подскочил на койке. Проснулись и остальные:

— Фашисты разгромлены под Москвой. Братцы, дорогие!

И тут комиссар увидел Майку.

Он поднял её, спящую, на руки и понёс.

Седой Тимофеевич из Полтавы, танкист Бикбулатов, моряк Володя и лётчик Виктор смотрели, как комиссар несёт на руках девочку — с длинной косой, в пионерском галстуке и в больших солдатских валенках.

Ральфа провожали мама, папа, бабушка, дедушка, две тётушки и соседка Анна-Луиза. Чтобы не целоваться с ними, Ральф быстро шмыгнул в вагон, и оттуда его уж невозможно было выманить.

«Хоть бы скорее тронулся поезд», — думал Ральф. Ему было неудобно, что такого взрослого парня провожает столько родственников. Он невпопад отвечал на их вопросы, нетерпеливо барабанил по окну и то и дело поглядывал на часы. Вдруг Ральф увидел на перроне девчонку в клетчатом платье, в синем пионерском галстуке. За плечами у неё висел рюкзак. Она была рослая и лобастая, с толстой рыжей косой. Девчонка шагала, гордо задрав голову и чётко отбивая шаг, словно солдат на марше. За ней следовала толпа родственников. Их было вдвое больше, чем у Ральфа. Мама, папа, старички, старушки, тётушки и дядюшки. Одного старенького инвалида везли в коляске. Высокая и худая, как жердь, дама вела на поводке мордатого мопса. Две краснощёкие девочки прижимали к груди букеты. В общем, это было похоже на демонстрацию.

У вагона, в котором находился Ральф, девчонка остановилась.

— Ауфвидерзеен! — сказала она.

И тут началось. Каждый подходил к ней, целовал и давал дельный совет:

— Брунгильда, будь умницей!

— Брунгильда, не забывай папу и маму!

— И дедушку Лео!

— Брунгильда, помни о сестричках!

Когда Брунгильда вскочила в вагон, родственники, осыпая её напутствиями и размахивая термосами, бутербродами и цветами, ринулись за ней. Оказалось, её место рядом с Ральфом. Брунгильда села за столик, разложила на нём бутерброды, кульки с конфетами и стала есть.

— О, Брунгильдочка! У тебя есть кавалер! — пропели две старые тётки, обмахиваясь веерами. Простите, молодой человек, откуда вы?

— Из Кодбуса… — дружелюбно отозвался Ральф.

— Как это мило! А мы из Фалькенберга!

Но тёток отстранил папа. Ему не терпелось выяснить более важный вопрос: куда едет Ральф?

Оказалось, туда же, куда и Брунгильда:

— В Советский Союз! В пионерский лагерь Артек.

— О, прима! — просиял папаша Брунгильды. — Они едут вместе!

— Они едут вместе! — восторженно простонали тётки и с этой минуты уже не закрывали ртов:

— Как Брунгильдочке повезло! Они доедут вместе до Берлина, затем до Москвы, а там… до этого самого Артека. Ральф настоящий мужчина! Это видно сразу. Он должен защищать везде и всюду свою землячку — она ведь впервые отправляется в такое далёкое путешествие. Он должен дать слово, что будет её защищать…