Ирина Шкаровская - Горнист первой базы

Ральф мельком взглянул на Брунгильду. Она деловито жевала бутерброд и ко всему происходившему вокруг относилась, по-видимому, с полным равнодушием.

Наконец паровоз загудел, и поезд тронулся Ральф и Брунгильда подошли к окну.

— Ауфвидерзеен! Ауфвидерзеен! — закричали на перроне. Старичок-инвалид, сидящий в коляске, поднял вверх руку, сжатую в кулак, обе мамы дружно всхлипнули, бабушки замахали платками, а дедушки шляпами. Можно было подумать, что Ральф и Брунгильда отправляются на фронт, а не на поправку и на отдых в чудесный пионерский лагерь.

Когда родственники исчезли с горизонта, Брунгильда достала из кулька третий бутерброд. Расправившись с бутербродами, она взялась за печенье, а после этого выдула целый термос кофе.

«Удивительно! — подумал Ральф. — Так много ест и не толстая».

Когда все кульки и корзинки были очищены от снеди, Брунгильда успокоилась.

— Кто ты? — обратила она, наконец, внимание на Ральфа.

Так как он вопроса не понял, Брунгильда уточнила:

— Ты бегун или пловец? Ни то и ни другое? Так ты, должно быть, волейболист или баскетболист? Тоже нет? Гм… Значит, у тебя разряд по гребле или по хоккею?

Перечислив все виды спорта и получив на всё отрицательный ответ, Брунгильда оторопело посмотрела на Ральфа и неожиданно расхохоталась… Затем также внезапно оборвала смех, расстегнула свой рюкзак и, достав оттуда коробку, протянула её Ральфу.

— Вот за что меня послали в Артек!

Ральф открыл коробку и… глазам своим не поверил. Оказалось, что эта прожорливая девчонка была обладательницей целых семи дипломов — за прыжки и бег на большие дистанции. Кроме того, она имела звание чемпиона города Фалькенберга по плаванию. И хотя Ральф был человеком скромным, но всё же и он решил отрекомендоваться.

— А я председатель совета отряда. Наш отряд занял первое место в городе по сбору металлолома.

— Сколько вы собрали? — осведомилась Брунгильда.

— Четыре тонны.

— Неплохо… Ведь одна тонна — это 300 холодильников и 900 стиральных машин.

«Видно, деловая девчонка, — подумал Ральф. — А главное, без всяких фокусов и кокетства. Защищать её! Да такая десять раз даст сдачи любому мальчишке».

— Когда я получила путёвку в Артек, — сказала Брунгильда, — мои тётки Амалия и Тереза целый день плакали: «Боже мой! Разве можно в такую даль отпускать ребёнка». А дядя Отто (Ты его видел. Он в коляске сидел) как крикнет на них: «Замолчите, старые притворщицы! Вы ведь прекрасно знаете, что Брунгильде там будет хорошо. Ей выпала великая честь — она одна от нашего города едет в Союз».

— Дядя Отто молодец! — похвалил Ральф.

— Дядя Отто много страдал, — вздохнула Брунгильда. — Он коммунист. Десять лет в тюрьмах и концлагерях провёл. Его жену — тетю Хильду гитлеровцы тоже бросили в концлагерь. В Равенсбрюке.

Брунгильда помолчала.

— Тетю Хильду расстреляли в сентябре 1944 года. Ночью. А дяде Отто удалось бежать. У него сейчас ноги парализованы. Он очень болен. Но ты не думай, дядя Отто никогда не жалуется… Когда я путёвку получила, дядя Отто целый вечер пел песню итальянских революционеров, которую он впервые услыхал в Артеке.

— Он… В Артеке? — не понял Ральф.

— Да. Дядя Отто совсем не старый. Просто он так выглядит. В тридцатом году он был спартаковцем и приехал с делегацией в Артек. Однажды они пошли все вместе в поход. На одну гору. Дядя Отто забыл, как она называется. А песню помнит. Бандьера Росса.

Брунгильда выпрямилась, сжала правую руку в кулак и запела:

«Вполне нормальная девчонка, — подумал Ральф. — Простая и весёлая, как парень».

Он стал рядом, тоже сжал руку в кулак и стал подпевать:

Щеку Ральфа смешно щекотали рыжие вихри Брунгильды. Но ему это нравилось. И ещё Ральфу нравились большие веснушки на лбу Брунгильды.

— Я хочу тебе задать один вопрос… — начал Ральф.

Брунгильда с любопытством взглянула на него.

— Видишь ли… Я не знаю, как ты на это посмотришь. Но мне, конечно, хотелось, чтоб ты… чтоб ты отнеслась к этому положительно.

— Ну, — нетерпеливо перебила Брунгильда.

— Видишь ли… Может быть, тебе это покажется странным… В сущности, мы ещё так мало знакомы, и, конечно, у меня нет оснований. Но… В общем, я предлагаю тебе… тебе дружить со мной. Ты согласна?..

Брунгильда расхохоталась.

— И всё? Конечно, согласна.

Определённо, она была мировая девчонка!

— Мы будем в Артеке всё время вместе. Куда ты — туда и я! Клянусь! — торжественно и высокопарно произнёс Ральф.

…В Берлин они приехали вечером. На вокзале их уже ждали пионеры из разных городов республики, награждённые путёвками в Артек. Вместе со своим вожатым, товарищем Францем, они сели на поезд «Берлин — Москва» и через три дня прибыли в Артек.

И тут произошло неожиданное. Едва Ральф ступил на землю Артека, как он тотчас же забыл о своей торжественной клятве. Он забыл о Брунгильде, о её веснушках на выпуклом лбу, о том, как стояли они рядом у окна вагона и пели песню «Бандьера Росса». Ральф забыл обо всём на свете. Потому что он обалдел от впечатлений. Да. Такое бывает. Ральф ходил с открытым ртом, растерянно улыбался и время от времени дёргал себя то за нос, то за ухо. Не сон ли это? Нет, не сан. Всё было настоящее, реальное: море — огромное, синее, посылавшее к берегу шумливые волны. Можно было броситься в море с разбега и поплыть. Можно было сесть на легкокрылую яхточку с белым парусом и, покачиваясь на волнах, напевать весёлую песенку. А горы? Это только издали кажутся они нарисованными. Горы — настоящие. У подножья одной из них и приютился Артек. Ральф подумал о том, что гора эта похожа на огромного медведя, жадно припавшего мордой к морю. Оказалось, она так и называется — Медведь-гора, по-татарски — Аю-даг. А вот справа в море торчат две одинаковые горы. Близнецы прямо — и всё. Так и есть. Они называются Близнецами. По-татарски — Одалары.

Ральф не знал, на что раньше ему смотреть — на горы или же на море, на стройные кипарисы или на ребят. Пожалуй, это было самое интересное. Белокурые, с глазами цвета весеннего неба финки, смешливые кудрявые французы, русые чехи, скуластые смуглолицые крепыши — корейцы, и советские ребята — все совершенно разные, не похожие друг на друга.

Ральф застыл на месте, увидев маленькую узбечку Мухамад, и не может оторвать глаз от её смуглого лица, бархатной вышитой тюбетейки, а главное — от косичек. Эка невидаль — косички, скажете вы. Что, Ральф у себя в Германии косичек не видел? В том-то и дело, что таких не видел. Ведь у Мухамад их целых двадцать семь! Вот французский мальчик Ричард подбежал к Мухамад и, как ни в чём не бывало, даже не спросив у Мухамад разрешения, начинает пересчитывать её косички, при этом каждую он слегка дёргает.