Николай Кузьмин - Где найдёшь, где потеряешь (Повести)

Однако, изредка видя бывших детдомовцев, которые почему-то преуспевали с годами, он не смел им пожаловаться, зато врал напропалую, что работает инженером, растит детей, доволен жизнью и прочее. После таких встреч он дико запивал и скрежетал вставными зубами. На самом деле у него не было ни кола ни двора, а собственная жизнь временами казалась отвратительной и ненавистной, бездарно проигранной в состязании с милицией.

Живоглот… Живоглот — и только! Ведь это страшно — быть Живоглотом в пятьдесят без малого лет…

Изменить, самолично выправить искривленную биографию он никогда не пытался и не доверял это дело никому, кто пробовал перевоспитывать. Последний немалый срок осуждения и возраст направили мысль Живоглота в новое, изощренное русло. Нет, он не сдался, не покорился, хотя и проиграл. Он вышел на волю озлобленным и умудренным своими ошибками на стезе преступлений. Кроме лютой мести обществу праведников, а также великолепного загула перед смертью, — чтоб деньги рекой, и вино рекой, и женщины, и еда ресторанная, — не признавал Живоглот, иных целей и смысла существования. Вопрос состоял лишь в том, какими средствами всего достичь?

Детально планируя будущее, учитывал он неблагоприятность текущего времени: нет прежних профессионалов, блатная романтика уже не прельщает, как раньше, геройствующих парней. Однако мир не без дурака, готового клюнуть на мякину. Нужно только втереть искусительную монету той стороной, которая блестит. Надо также организовать дело до тонкости, на какую у молодежи нет ни ума, ни опыта, ни терпения. Когда-то, давным-давно выезжали на его горбу матерые: сидел за них и из-за них. Ну а теперь его пора. Пускай теперь хлебнут баланды молодые и дерзкие, которым это будет в новинку. Он сыт, а у них жажда. Жажда сверхнеобычного, запретного — вот и пускай…

Но прежде всего Живоглот обезопасил себя на случай вероятных столкновений с милицией. Работал ночным сторожем при гаражах, с отвращением женился на доходной старушке, продавщице пива. Нынче имел он законное жилье и положение, чем раньше напрасно пренебрегал. Нынче он думал: к нему не подкопаешься. А незаконное — про то знала лишь одна живая душа, кроме него. Этой «душе» Живоглот щедро платил. Платил за игру в любовь и тайное однокомнатное прибежище, за солидарность мировоззрения и за то, что позволяла себе платить, не брезгуя и не чинясь.

Закупленное благоденствие было насквозь фальшивым и мерзким, но Живоглот другого не хотел, не знал. Поддельные чувства, лживые мысли, нечестные деньги, накладные бороды и парики для перевоплощения при надобности… Там не было ничего настоящего, за исключением молодой хозяйки после настоящего развода с мужем. Даже пистолет, который там хранился, был чьей-то грубой самоделкой сдуру. Однако, по необходимости, он мог выстрелить два раза подряд.

Они встретились случайно и неслучайно в то же время. Живоглот много побегал, чтобы напарника сыскать. Целыми днями околачивался возле винных магазинов и вот наконец столкнулся с Василием, еле узнал. Радостных приветствий, добрых рукопожатий не получилось, разумеется. Помятый, весь какой-то пришибленный Василий покорно пошел за былым «уркой» по его повелительному кивку. Сели на скамейку в первом попавшемся дворике. И тут, верно оценив ситуацию, без опаски и промедления Живоглот завел деловой разговор.

Предложение тряхнуть стариной, хорошо заработать почему-то не расшевелило безвольного пьяницу. Выслушав все, он угрюмо молчал. Согбенная спина, дрожащие руки, подбородок в щетине… Нарядный, разутюженный Живоглот брезгливо поморщился. Взглянул на свои нервные белые пальцы, сомкнул их замком.

— Ну, телись, телись! — потребовал ответа. — Или цену набиваешь? Смотри не прогадай. Ведь полчаса забот — полтыщи в кармане.

— Остальное тебе? — поинтересовался затрапезный субъект.

Живоглот презрительно хмыкнул:

— Рассуждаешь… Давно ли мои портянки полоскал?

Василий вздохнул, поник еще больше. Хоть это было давно, очень давно — портянки, — но он, конечно, не забыл. И с каким наслаждением вцепился бы в горло негодяя, однако не смел ни тогда, ни теперь. Василий вздохнул еще раз, горько и обреченно. Потирая щетину подбородка, безразлично сказал:

— Ладно. Это я так. Сотни, тысячи, мне-то какое дело?

— Не понимаю, — с явной угрозой сказал Живоглот.

— Я тебя тоже, Костя. Странно выходит. Не по-человечески даже…

— Чего странного? Чего странного? Если про деньги, так мог бы сообразить. Не в одиночку верчу, не те годы, мой милый. Подели всю сумму на пять-шесть носов.

— Ну и хунта!..

— Не волнуйся! За это не беспокойся, — руки Живоглота заплескались в суетливой жестикуляции. Он руками доказывал, внушал, помогал речи своей. — Никто никого не знает, понятно. Специализация, научная организация труда! Каждый делает маленькое дельце, не преступление, а так — проступочек. Влипнет — других не потянет. Никто никого не знает. Свидетелей не соберешь.

Живоглот разохотился, разговорился, благо слушатель бывший уголовник, родственная душа. Красуясь собой и своей воровской смекалкой, живописуя хитроумные планы, не заметил даже, что Василию вовсе не интересно. Василий тем временем о винном отделе думал: наверно, открылся, пора бы туда поскорей. Правда, в перебой такой устремленности одолевала тревожная неоформленная мыслишка, даже не мысль еще, а, скорее, предчувствие: вот и попался, вот и пропал… Где ему, алкашу с двумя судимостями за мелкие кражи, против Кости Живоглота себя отстоять? Дальнейшее неизбежно, неотвратимо, как ни рыпайся. Встретились!..

— Погоди, — несмело начал Василий. — Постой, Костя, дай слово сказать. Не малолетка я, сорок восемь стукнуло. А ты со мной, будто… Ведь сколько лет прошло! Сколько лет мы не виделись?

— Ну, лет десять.

— Двенадцать, — уточнил Василий. — Видишь? Да за это время… В эти годы… Может, я перековался, навсегда завязал!

Разутюженный жулик издевательски рассмеялся, снял свои темные очки, оправил брючную стрелку на закинутой с форсом ноге. Он уже знал, что напарник готов. И он был спокоен, он упивался паучьей властью над этой запьянцовской мухой по имени Вася. А если тому охота подергаться, потрепаться для вида — пожалуйста, но до поры.

— Вот именно, голубок. Вот именно, дорогуша! — сказал Живоглот ехидно. — Ты тонко подметил, не малолетки мы. Для чего же темнить? Завязал, развязал… Кому вкручивать, Вася? Что называется совестью, бывает в жизни однажды. Как у девушек, хе-хе… И уж если ты потерял, то снова не нарастишь, запомни.

— Да может, у меня жена, дети! — пробовал противиться Василий.

— Возможно, — кивнул Живоглот.

— Двое детей! Старшая школу кончает, в институт хотит.