Дзидра Ринкуле-Земзаре - Вот мы какие!

Вот какая весть облетела наш класс. Если кто и не поверил, тот смог сам убедиться в зале театра, во время культпохода на дневное представление.

Рядом с классной руководительницей сидела девочка лет пяти со светлой кудрявой головкой и чуть приоткрытым, словно от удивления, ртом. Она пытливо рассматривала всех нас, кое-кому даже улыбнулась. Потом, показывая пальчиком, тихонько спросила о чем-то классную руководительницу.

— Они пионеры, — пояснила учительница Лауране. — Когда вырастешь, тоже наденешь такой галстук.

Мы узнали, что девчушку зовут Ингой. К великому нашему изумлению, она называла классную руководительницу мамочкой.

— Инга ведь наверняка знает, что учительница Лауране не ее настоящая мать.

— Разумеется! Не так уж она мала.

— И все-таки говорит ей «мамочка»!

— А как иначе?

— Думаешь, она ее и любит, как мать?

— Почему бы и нет? Учительница Лауране очень хороший человек.

Девчонки перешептывались у меня за спиной. Спрашивала Яутрита, отвечала Изольда.

Вернувшись из театра домой, я долго размышлял о поступке классной руководительницы. Теперь она не только учительница, она еще и мать.

За ужином я спросил у матери, знает ли она про это.

— Разумеется! Те, кто хотят усыновить ребенка, должны иметь характеристику с места работы.

— Почему же ты мне раньше не сказала?

— А потому, что не вижу в этом ничего особенного. Твоя классная руководительница отнюдь не первая женщина, которая берет на себя обязанности приемной матери. Многие сироты обрели таким образом родителей.

— И они по-настоящему счастливы?

— Мне думается, да. Конечно, и в детдомах им неплохо, но все-таки каждый ребенок стремится к материнской ласке, к домашнему уюту.

— Но сможет ли учительница Лауране стать настоящей матерью чужому ребенку?

— Ты сомневаешься?

— Я не знаю, можно ли так любить чужого ребенка, как, например, ты меня?.. Нет, я думаю, все-таки большая разница.

— Материнские чувства со временем растут и крепнут. И ребенок тоже крепче привязывается к человеку, который день за днем заботится о нем.

Мать медленно поднесла ко рту стакан и испытующе посмотрела на меня.

— Не веришь?

— Не могу себе представить.

— Тогда послушай. — Лицо у нее стало очень серьезным. — Я знаю одного мальчика, которого уже двенадцать лет воспитывает женщина, не родная его мать. И ни он, ни она не могут себе представить жизни друг без друга.

— Я его тоже знаю?

— Знаешь. Даже очень хорошо.

— Кто же это?

— Лучше будет, если ты догадаешься сам. Я уже давно хотела тебе о нем рассказать.

— Кто-то из моих друзей?

— Возможно.

«Кто бы это мог быть? — недоумевал я. — Лучший мой друг — Ояр. Неужели он?»

— Отец его погиб, когда он сам был еще совсем маленьким, — между тем продолжала мать.

Нет, не Ояр — у него и отец, и мать. Кто же тогда? Может, Зигис? Или Олаф?

— А перед гибелью отца — ребенку был тогда всего годик — умерла его мать. Малыш остался на руках у отца.

— Значит, у него ни отца, ни матери! — воскликнул я. — Среди моих друзей таких нет, я знаю точно!

— Нет, у мальчика есть мать. Только не родная. И он этого не знает по сей день: приемная мать любит его, как собственного сына.

Я заметил, что глаза матери устремлены на рамку с портретом молодой женщины; эта фотокарточка, сколько я себя помню, всегда стоит на ее письменном столе.

— Вот она… Моя подруга. Она и есть настоящая мать этого мальчика.

— Но она же давно умерла.

— Я сказала: двенадцать лет назад.

— Ага, значит, ему тринадцать.

— Да. — Взгляд матери никак не мог оторваться от карточки. — Она была исключительным человеком. Детский врач. Очень любила детей.

— А мальчик?.. Ты сказала — я его знаю. В какой он школе?

— В нашей.

— В моем… классе?

— В твоем.

Я вдруг почувствовал, словно меня ударил электрический ток. Пол закачался подо мной. Еще секунда — и я упаду.

— Мам!.. — прошептал я. В горле словно застрял комок из невысказанных слов.

Мать подошла ко мне, сжала мою голову ладонями.

— Может быть, не следовало так неожиданно, без подготовки. Но когда-нибудь это все равно должно было случиться. И лучше узнать правду сейчас, чем потом… Ведь ничего не изменилось. Слышишь, мой мальчик? Ничего!

— Мам! Мамочка!.. — Я прижался к ее груди, обхватил руками.

— Теперь ты веришь, что бывает такая любовь? Веришь, что твоя классная руководительница может стать матерью для сироты?

В тот вечер я допоздна ворочался в своей постели. Снова и снова думал о матери, о себе. А когда наконец уснул, мне приснилась женщина, очень похожая на ту, с фотокарточки.

«Теперь ты веришь, что бывает такая любовь?» — спрашивала она меня.

Странно, во сне я не мог понять, кто же все-таки говорит со мной. Обе женщины как бы слились воедино.

Но разве это только сон? Ведь точно также происходит наяву. У меня одна мать: моя мать!

Когда-то Томинь был самым плохим учеником в классе, самым маленьким, самым безалаберным и недисциплинированным. К тому же еще, как доказала Изольда, выдумщик и фантазер, если не сказать больше. Правда, это мы ему великодушно простили: кто из ребят не желает, чтобы у него был смелый и мужественный отец!

Участие в фильме как-то изменило Томиня. Он даже вернулся в класс немного героем. Плавал на настоящем корабле, в настоящем море, причем в бурю, вместе с настоящими киноактерами и настоящими моряками!..

Впрочем, каждый увидел в Томине то, что хотел. Например, благосклонность Сильвии принес ему… новый костюм. Он, как выразилась Сильвия, не только сшит из материала экстра-класса, но и «сидит отлично». Никому бы из нас не пришло в голову так сказать! Но ведь Сильвия — племянница известной швеи, да и сама мастак в этом деле. И никто тогда не подумал о том, что Томинь первый из всего класса сам заработал этот отличный новый костюм. Киностудия платила ему за каждый съемочный день.

Но ни костюм, ни заработанные деньги, о которых мы узнали позже, не поразили нас так, как неожиданная весть: Томинь меняет фамилию! Классная руководительница своей собственной рукой перечеркнула в журнале фамилию «Томинь» и вписала новую, непривычно звучавшую для наших ушей, — «Дзилюм».

— Как так?

— Почему?

Многие просто не могли понять. Только те, которые регулярно читали его письма из Крыма, сообразили, каким образом у Томиня оказалась новая фамилия.

Впоследствии он сам рассказал об этом.

Юрис Дзилюм — тот самый матрос, который снимался в фильме, доставил Томиня из Крыма домой. Он подружился с его матерью, и так случилось, что у Томиня появился отец. Точнее — отчим, но Томинь говорит только так: отец! Хоть Дзилюм и не капитан, зато моряк он настоящий. И, видно, хороший человек, потому что заботится о нашем Томине, как о собственном сыне.