Галина Карпенко - Клятва на мечах

— Я затаилась, — шепчет мама. — Я не боюсь…

* * *

Ещё вчера Иван Мелентьевич предупредил:

— Завтра вечером приходите с коньками. Я вас буду учить кататься. Кататься, а не резать понапрасну великолепный лёд.

— А Бодров? — Чиликина успевает с вопросом «быстрее молнии».

— Если Бодров захочет, он побудет вместе с нами, подышит, — отвечает учитель. — Только ты оденься потеплее — на реке холодно, — советует он Алёше.

Алёша не пошёл на реку.

Ему лучше побыть дома, с мамой.

Он смотрит, как в печной дверце пляшут синие, красные огоньки, как потрескивают, горят сухие дрова, превращаясь в золотую россыпь.

* * *

Сквозь заросли, где затаилась пантера, блестит скованная льдом река.

Можно раздвинуть ветки и поглядеть, как Иван Мелентьевич, заложив руки за спину, скользит на коньках, а за ним вереницей его ученики.

Нет, нет! Алёша скорее опускает тяжёлую ветку. Иван Мелентьевич может обернуться. Он может спросить: «Бодров, ты почему не с нами?»

Река исчезает, и заросли — тоже.

Потрескивает жаркая печь.

— Можно мне пошевелиться? — спрашивает мама. — Где пантера?

— Можно. Пантера скрылась, — разрешает Алёша.

Мама берёт в руки кочергу.

— Дай я! — попросил Алёша. — Я потихоньку, потихоньку. Волшебная кочерга! — Алёша старательно сдвигает угли. — Это драгоценные камни рассыпаны в пещере, где живут гномы. Я Великан. Я помогаю гномам!

— Только осторожнее, — говорит мама.

Напрасно маленькие гномы кидаются в сизый дым. Чёрная головешка продолжает чадить.

— Ты видишь, они не могут с нею справиться. Эта головешка очень коварная, — говорит Алёша. — Это Чародейка. Она просто превратилась в головешку и хочет изгнать гномов из доброго царства. Но ей это не удастся. Я сейчас с нею расправлюсь. Смотри! Раз! — И Алёша разбивает головешку кочергой. — Ой-ля-ля!

Ликующие гномы пляшут на золотых угольках и машут красными колпачками.

— Мама! Ты видела, как Чародейка вспыхнула и сгорела от злости?! — Алёша поднимает кочергу над головой. — Ой-ля-ля! Я Великан!..

Мама не улыбается.

— Поставь на место кочергу, — говорит она. — И перестань прыгать!

Мама поднимает с Алёшиного лба влажную прядь. Наверное, она зря разрешила ему махать кочергой… Она глядит на сына с тревогой.

— Пожалуйста! — Алёша протягивает маме руку. — Пожалуйста! У меня ровный пульс. Считай, считай! Вот видишь! Я ничуточки, ничуточки не устал!

Мама встаёт на скамеечку и закрывает тяжёлой вьюшкой трубу.

— Вьюшка-юшка! — распевает Алёша. — Пусть кто-то катается на коньках, а я топил в сказочном царстве печь. Разве это менее важно? — На Алёшу нашло озорство: — Вьюшка-юшка! Юшка-вьюшка!.. Скоро придёт папа, и будет королевский ужин. Ой-ля-ля!..

* * *

Папа пришёл не один. С ним — Прокоп.

Прокоп Евстигнеевич работает на стройке папиным помощником. Они вместе кочуют с одного строительства на другое.

— Вот это натопили, — говорит Пётр Николаевич. — Сегодня, братцы-кролики, знатный мороз! — Он прикладывает ладонь к горячей печке.

— Угадай! — кричит Алёша. — Угадай, что мы испекли!..

На столе печёная картошка с чуть-чуть подгорелой тонкой шкуркой.

— Вот это да! — Папа потирает руки. — Вот это да! Братцы-кролики, у нас замечательная жизнь!

— Ну-ка, Алексей, покажись, — требует Прокоп, и Алёша встаёт во фронт, руки по швам. — Гляди-ка, тебя не узнать!.. Вот что значит воздух! Держи!

— Вы сами его смастерили? — спрашивает Алёша, рассматривая подарок; подарок немудрёный — деревянный пенал. А откроешь крышку и ахнешь — столько в нём отделений! — Сюда надо класть карандаши. Сюда — ручку. Сюда можно марки. — Алёша распределяет своё хозяйство.

— Всё можно! — смеётся Прокоп. — Я за ним в Америку пешком ходил. Туда и обратно десять дней. Оттуда и принёс…

Ясный, звёздный вечер. Алёшина мама возвращается с работы. Сзади слышны шаги. Позванивая коньками, Ольгу Михайловну нагоняет Наталья.

— Ой, это вы? — вскрикивает она.

— Добрый вечер, Наташа! — Ольга Михайловна обнимает Наталью за плечи и говорит тихо: — Ты посмотри, Наташа, какие звёзды!.. Ты читала сказку про Большую Медведицу? Про девочку и звёздный ковш?

— Я всё читала, — отвечает Наталья. Она не очень-то задумывается над своим ответом.

— Как это всё?

— Всё, — повторяет Чиликина.

Она уже не смотрит на звёзды. При чём здесь Большая Медведица? Наталья поскорее хочет сообщить, что на реке не было не только Алёши, но и Василия Кижаева.

— Он разорвал цепь, и Иван Мелентьевич его прогнал! — сообщает Чиликина с торжеством.

— Какую цепь?

Наталья замолкает. Ей не хочется признаваться, как всё произошло. Когда Иван Мелентьевич велел всем, кто стоит на льду, покрепче взяться за руки, Кижаев выдернул свою руку из её руки. Наталья за него уцепилась, а он не захотел. Он её не стукнул. Он просто выдернул руку — и всё. А она закричала: «Ой, ой, Иван Мелентьевич, Иван Мелентьевич!..»

— Он его прогнал! — повторяет Наталья.

— Печально.

— Ничего не печально! Мы без Кижаева катались по-фигурному! — И Чиликина, не надевая коньков, прямо в валенках сделала пируэт.

— Прекрасно.

— И ещё вот так! — Наталья развела руками, стоя на одной ноге.

— Очень хорошо. А тебе не жалко Кижаева? — спрашивает Ольга Михайловна. — Вы все катались, а он — нет.

— Подумаешь! Мы и завтра без него будем кататься!

В глазах у Натальи никакого сожаления.

— Он знаете какой, этот Кижаев!..

Ольга Михайловна останавливается у своей калитки, и Наталья ждёт, когда она скажет: «Наташа, зайдём к нам!» Наталья даже берётся за щеколдочку. Но Ольга Михайловна молчит. Она смотрит на девочку, которая сидит с Алёшей за одной партой, с которой Алёша проводит долгие вечера.

— Скажи, Наташа, — спрашивает Ольга Михайловна, — тебе скучно с Алёшей? Признайся, скучно?

— Почему скучно? Приду посижу. Жалко, что ли!

Наталья отвечает уклончиво. И вдруг спохватывается: может, Бодров рассказывал матери о том, что она и не думает с ним гулять, кататься на лыжах вокруг дома? Конечно, рассказывал. Не зря же Ольга Михайловна сказала: признайся!

— Я пойду, ладно? — говорит Наталья.

Она звякнула коньками и, не простившись, ушла.

* * *

Кижаев в тот вечер не видел звёзд. Понуро брёл он домой. Иван Мелентьевич его прогнал, и это было несправедливо. Дело не в том, что все катаются на реке без него. Он сам может прокатиться «ласточкой» не хуже Ивана Мелентьевича. Ему было обидно, что Иван Мелентьевич поверил не ему, а Чили-киной!

— Почему же она кричит, если ты её не трогал? — спрашивал учитель.

Кижаев молчал. И пожалел, что не стукнул Наталью. Надо, надо было стукнуть. Было бы не так обидно. Он теперь и близко к ней не подойдёт, к этой Чиликиной! И никто не заставит его взять её за руку!