Галина Карпенко - Клятва на мечах

— А на кой она? — спросил Кижаев про самую красивую закладку.

— Как на кой? Читаешь книжку. Не дочитал — заложил страничку, не будешь её искать.

Кижаев повертел в руках закладку с серой длинноногой цаплей.

— Чего тебе за неё?

— Ничего, бери так, — поспешил Алёша. — У меня есть ещё такая. Правда-правда.

— Если за так, тогда не надо, — сказал Кижаев. И не взял закладку.

Длинноногая цапля из настоящих серых пёрышек не прельстила его.

— Мне бы провода. Провод у тебя есть?

И Алёша выклянчил у папы разноцветный кусок провода, которым Кижаев обмотал свою клюшку.

За провод Алёша получил три шурупа и почти несломанную отвёртку.

— Откуда ты притаскиваешь в дом всякий хлам?! Что за привычка подбирать всякий мусор? — сердилась мама.

— Это не мусор. Это мне нужно.

И Алёша, отчистив ржавые шурупы наждаком, положил их в старый пенал, укутав ватой.

Но скоро обмены прекратились, у Кижаева вспыхнула новая страсть.

— Слышишь? — спросил он Алёшу и приложил ему к уху круглую жестяную коробочку.

— Нет, не слышу, — сознался Алёша.

Кижаев не открыл ему своей тайны.

— У него в коробке сверчок, — сказала Наталья. — Знаешь, как трудно поймать сверчка? А Кижаев поймал.

— Ты его выпусти, — посоветовал Василию Иван Мелентьевич. — Будет у нас в школе жить сверчок.

— А удерёт?

— Не удерёт, у нас тепло.

— А есть чего будет?

— Капустный лист.

Но в жестяной коробочке из-под леденцов сверчка не оказалось.

— Он был, я сам видел, — уверял Кижаев. — Был, цвиркал. Вот Наталья слыхала.

— Выпрыгнул, наверное, твой сверчок, а ты и не заметил! Услышим, — утешал Иван Мелентьевич. — Если запоёт, то здесь выпрыгнул. Надо прислушиваться. Может, приживётся.

Сверчок не запел.

И Кижаев отдал пустую коробку Наталье.

Наталья, Наталья, где у тебя заветная коробочка?!

— Мама, — спросил Алёша, — что бы ты делала, если бы у нас в доме поселился сверчок?

— Пусть бы жил, — ответила мама.

— А ты бы ему радовалась?

— Ну, как тебе сказать… Я об этом не думала.

— Не думала про сверчка? Он знаешь какой? Совсем чуточный, серенький. Он сидел бы за печкой…

И Алёша представил себе, как сверчок, тот, который ускакал от Кижаева, ищет дорогу к их дому… Вот он скачет по снегу, вот прыгнул через порог. Сидит, дрожит, перебирает сухими крылышками, лапками. А папа придёт с работы, откроет дверь — сверчок прыг за печку! А ночью оттуда — цвирк! цвирк!

«У нас твой сверчок живёт», — скажет Алёша Кижаеву.

«Ну да?!»

«Правда, живёт за печкой. Приходи!»

Кижаев придёт, и они вдвоём, в тишине, будут слушать пение сверчка.

Дома тихо. Сверчок не поёт. Но вот стукнула дверь. Это папа. Он сегодня вырвался с работы пораньше, чтобы походить с Алёшей на лыжах.

— Собирайся, сын!

— Сейчас, сейчас! — Алёша разыскивает свою фуфайку.

Мама старается ему помочь.

— Оля! — останавливает её Пётр Николаевич. — Алексей прекрасно справится сам.

— Я готов! — Папу сердить не надо, а то он возьмёт лыжи и уйдёт один. — Я готов! Я готов! — кричит Алёша.

И вот они уже скользят по скрипучему снегу. Они идут на лыжах по всем правилам, так, как рекомендовали врачи, когда у Алёши была операция на сердце. Надо постепенно увеличивать нагрузку.

«Ваш сын теперь не будет лишён детских радостей. Но всё придёт постепенно, не сразу», — говорил врач.

— Не торопись, не торопись! — приговаривает Пётр Николаевич.

* * *

Они делают уже второй круг. Алёша упорно переставляет палки — и раз и два, и раз и два!..

Пётр Николаевич смотрит Алёше вслед. И раз и два! Алёша идёт неровно — то споткнётся, то лыжи у него носом вверх. Петру Николаевичу хочется взять Алёшку на руки, прижать к себе крепко-крепко, сказать ему: «Алёшка, наберись терпения, и всё будет хорошо!»

«Постепенно, не сразу», — вспоминает Пётр Николаевич и говорит:

— Хватит, сын, передохнём маленько.

Алёша послушно останавливается.

— Отдохнём, а потом устроим соревнование — кто кого. Идёт? — Пётр Николаевич старается улыбнуться.

— А тебе не надоело со мною соревноваться? — спрашивает Алёша.

Он не принимает шутки. Он знает, что папа может, наверное, сто раз убежать и вернуться обратно, пока он будет ползти черепашьим шагом. Зачем он ему предлагает соревнование?

— Вы же мне ничего не разрешаете! Как я буду тебя перегонять? — Губы у Алёши дрожат. — Вы мне сами ничего не разрешаете!

Пётр Николаевич молчит: необдуманно пошутил, зря.

— Если бы тебе так? Если бы тебе всё запрещали?! Вы мне всё запрещаете! — продолжает твердить Алёша.

Пётр Николаевич растерян. Он старается успокоить Алёшу. Но Алёша не слушает, что ему говорит отец. Он не может остановиться. Он повторяет и повторяет дребезжащим голосом:

— Ничего, ничего не разрешают… Даже физкультуру… Я больше не буду ходить тихим шагом! Надо мною в школе и так все, все…

Алёша не договаривает. Он закрыл руками лицо. Если его не поддержать, он может упасть в снег.

— Родной мой! — И Пётр Николаевич опустился перед ним на колено. — Родной мой! Кто над тобой смеётся? — Пётр Николаевич старается заглянуть сыну в глаза. Он видит, что Алёша собирает все свои силёнки, чтобы удержать слёзы. — Кто над тобой смеётся?! — Папе трудно говорить. Он гладит Алёшу по щеке. — Родной мой! Кто смеётся?!

— Никто. — Алёша не смотрит на отца.

— Ты же сам сказал!

— Это было один раз… Это было один раз. Мы играли в снежки. Я тоже играл. Я неправильно нападал… Вот и всё…

— Ты неправильно нападал?

Папа понимает: что бы ни говорил Алёша, над ним смеялись, смеялись над его робостью, неловкостью…

Пётр Николаевич взваливает две пары лыж на плечо и крепко берёт Алёшу за руку. Они идут к дому.

Почему папа молчит?

— Ты думаешь, меня не принимают играть? — спрашивает Алёша. — Меня принимают. Я сам не хочу. Мне неинтересно.

— Мы с тобою потренируемся, — обещает папа. — Снежки — очень хорошая игра.

Алёша и мама дома. Они топят печь. Раньше, в городе, где они жили, Алёша никогда не видел печки. А сейчас они сидят перед открытой дверцей и смотрят, как, потрескивая, догорают дрова.

— Мы с тобой как в «Белоснежке», — говорит Алёша. — Помнишь, Белоснежка убрала дом, вымыла посуду, приготовила ужин. Гномы придут домой, в доме тепло… Мы с тобой! Мы с тобой! А может быть… мы с тобой в Антарктиде? На самой холодной точке… на самой холодной… Помнишь, мы читали?

Чего бы не сделала мама, лишь бы Алёше было хорошо! Её мальчик, её большеглазый мальчик…

— Зачем ты щуришься? — спрашивает она.

— Я прицеливаюсь. Сейчас я попаду в цель.

— Что ты придумываешь?

— Погоди, мама, сейчас! — Алёша умеет играть один. — Мама, не шевелись! Мы с тобой у костра. К нам подкрадывается пантера! Ты не бойся!