Владимир Кобликов - Топорок и его друзья

Звуки горна и барабана смолкли, и Топорок услышал голос Семена Васильевича:

— Федя! Иди сюда!

Он вышел из шалаша не сразу, а только после того, как Храмов позвал его еще раз.

— К тебе пришли, — сообщил Семен Васильевич.

— Ко мне? — Федя пожал плечами.

Топорок вышел за калитку неторопливой и небрежной походкой, а лицо он сделал глуповато-безразличным. Такое выражение лица не раз спасало Топорка и ребят из его класса от разных неприятностей. Ну, скажем, когда попадались они в руки дежурному по школе, или когда опаздывали на урок. Феде оно — это самое выражение — однажды помогло даже ввести в заблуждение постового милиционера, который задержал его, когда он перебегал улицу в неположенном месте. Глупеньким простачком прикинуться нетрудно. Для этого нужно как можно больше вытянуть шею, склонить голову набок, как делают маленькие щенки, когда они чем-то весьма заинтересованы, и широко раскрыть глаза. При этом желательно глядеть в одну точку, не мигая. Можно еще приоткрыть рот, но тогда лицо становится чересчур дурашливым.

Выйдя за калитку, Топорок увидел незнакомую троицу: курносую толстушку, плотного хмурого горниста и белобрысого с хитрым лицом барабанщика. Одеты они были в парадную пионерскую форму. Завидя Федю, барабанщик забарабанил, горнист затрубил, а курносая девочка застыла, салютуя.

Топорок растерялся, тоже хотел отдать салют, но вовремя спохватился: он же без галстука. Горнист и барабанщик смолкли, и тогда девочка обратилась к Топорку:

— Ты Федор Топорков?

— Допустим, — осторожничал Федя.

— Совет ветеранов войны и отряд красных следопытов просят тебя сию минуту явиться в музей боевой славы.

— Сейчас? — Топорок поглядел на свои босые ноги. — Ладно, только вот босоножки надену.

— А галстук и белая рубашка у тебя есть? — спросила девочка.

— Белая рубашка найдется, а галстук в городе остался.

— Вот, возьми, — толстушка протянула ему аккуратный сверток. — Только, пожалуйста, поскорее переодевайся, там уже ждут. Трех минут тебе хватит?

— Хватит.

За три минуты Топорок не только переоделся и завязал галстук, но даже успел умыться, намочить волосы и сделать парадную прическу. Заметив, с каким любопытством разглядывают его ребята, он солидно сказал:

— Я готов.

Музей боевой славы размещался в колхозном Дворце культуры, в двух комнатах на втором этаже.

Федина солидность сразу же улетучилась как только он переступил порог двери, на которой висела табличка: «Ореховский подпольный госпиталь». В большой светлой комнате полно народу: пионеры, пожилые мужчины и женщины с орденами и медалями. Были и знакомые. Федя сразу же заметил деда Казака, Петра Петровича, Ларису. И Храмовы здесь! Они же оставались дома, когда он уходил. Нет, это просто невероятно! Скороходы они, что ли? Топорок не знал, что за Екатериной Степановной и Семеном Васильевичем приезжал председательский «газик». И окончательно Федю сразили награды Храмовых: у обоих на груди было по ордену Отечественной войны первой степени и по две медали.

Топорок хотел встать куда-нибудь в сторонку, но не тут-то было. Лариса Селиванова вдруг громко скомандовала:

— Внимание! Становись! — И все сразу стихли, а пионеры быстро построились в две шеренги. — Смирно!

Стоявший рядом с Петром Петровичем седой пожилой мужчина, у которого вся грудь была в орденах и медалях, вдруг поглядел на Топорка и, улыбаясь, твердо сказал:

— Федор Топорков, прошу подойти ко мне.

Топорок оробело шагнул вперед и почувствовал, как предательски вспыхнули его щеки и уши.

...«Страх сцены» пришел к Топорку давно. Все из-за учительницы по пению. Дался ей Федин голос — каждый урок твердила, что у Топорка «замечательный слух и приятный тембр голоса». И как только он ни отнекивался, но Марина Абрамовна уговорила его спеть со сцены. На репетициях все шло неплохо, Феде даже самому нравилось, как поет он под аккомпанемент рояля и виолончели «Там вдали за рекой...» На рояле играла Марина Абрамовна, низенькая, большеглазая, чем-то похожая на мышку, а на виолончели — девятиклассник Сима. Сима был толстый рыхлый верзила с носом-пуговкой и пухлыми пунцовыми губами.

Да, на репетициях все шло гладко. Но вот пришло время петь перед публикой. Еще за кулисами Топорку стало страшно, и он завидовал Симочке, который апатично сидел на подоконнике и поедал неизвестно какую по счету конфету. Только их трио вышло на сцену, как в зале кто-то захихикал. Топорков ничего не видел, но смешок прекрасно слышал и, конечно, принял его на свой счет, хотя зрители смеялись над Симочкой, который забыл дожевать конфету за кулисами.

В наступившей тишине тихо запела виолончель в сопровождении рояля. Когда погасли последние звуки вступления, Федя набрал побольше воздуха и запел первую фразу: «Там вдали за...» — И вдруг с ужасом почувствовал, что поет совсем не так, как надо, что голос его сразу же забрался так высоко, как должен был забраться только в конце последнего куплета — «...рекой...» Голос оборвался. Дрожащее «оой» повисло где-то под потолком и смолкло.

Ошеломленная Марина Абрамовна перестала играть и уставилась на пунцового солиста. И только Симочка, томно прикрыв веки, вдохновенно продолжал свою партию...

Сейчас Федя шел к седому мужчине в таком же состоянии, в каком выходил на сцену перед своим первым и последним вокальным выступлением. Путь в несколько шагов показался ему мучительно долгим. Наконец, Топорок остановился и растерянно посмотрел на Селиванова. Петр Петрович подбадривающе улыбнулся ему: мол, держись, Федя.

— Дорогие друзья, — заговорил седой мужчина громко и патетично, — Мы собрались сегодня сюда, чтобы поблагодарить гостя из города, пионера Федора Топоркова, за дорогой для нашего музея подарок. Вы уже знаете, что Федор Топорков нашел и подарил музею личное оружие лейтенанта Топоркова Ильи Тимофеевича...

Седой дяденька — Иван Иванович Минаков — был председателем совета ветеранов войны. Минаков был одним из тех, кто лечился в Ореховском подпольном госпитале. Его укрыл у себя дед Казак. Войну Иван Иванович закончил полковником, а, уйдя в отставку, поселился в Харькове. Его разыскали красные следопыты, пригласили приехать погостить в Ореховку. Приехал Минаков на несколько деньков, да и остался навсегда жить в доме деда Казака.

Все это Федя потом уже узнал, а сейчас слушал речь Минакова и диву давался, откуда это он так хорошо знает его отца. Закончив речь, Минаков вручил Топорку грамоту совета ветеранов и красных следопытов, в которой ему, Федору Топоркову, объявлялась благодарность «за активное содействие в увековечении героического прошлого нашего народа». А курносая толстушка, которая приходила за Федей, приколола ему значок с надписью «Красный следопыт».