Бела Балаш - Генрих Кламм

Генриху Кламму было восемь лет. Он жил в немецком городе. Все трое Кламмов: отец, мать и Генрих, а также Вольфи, большая серая овчарка, жили в маленькой каморке на пятом этаже рядом с чердаком. Когда Генрих протягивал руку, он доставал собаке до спины и мог ее погладить. Потому что Генрих был очень маленький, а Вольфи — очень большой. У Вольфи были острые и прямые, как свечки, уши и черное пятно на левом глазу.

Генрих спал на скамье, а Вольфи — на маленьком старом коврике между скамьей и платяным шкафом. Это было его постоянное место. Стоило только сказать: «Вольфи, на место!» и он сейчас же шел к своему коврику и только поглядывал на людей большими блестящими желтыми глазами. Вольфи был очень умен. Он сам шел на свое место, когда фрау Кламм ставила на стол еду. Ему строго-настрого было запрещено попрошайничать. Но это было очень трудно, и поэтому Вольфи старался подальше отойти от стола. Он даже отворачивал голову, почуяв запах еды. Он был хорошим псом и знал, что и самим-то Кламмам почти нечего есть, потому что отец Кламм давно уже был безработным.

В тот день, когда случилось это страшное несчастье, Генрих и Вольфи, как обычно, ровно в пять часов спустились во двор. Это был большой двор, где всегда собиралось много ребят. Старшие, которым перевалило за десять лет, играли в футбол в городском саду. На дворе собирались только младшие. Они играли в безработных. Эту игру они особенно любили.

Ребята, изображавшие безработных, уже выстроились в длинную очередь перед замурованным подвальным окном. Там находилась биржа труда.

Герберт Вагнер, с оттопыренными ушами, сидел на ящике. Он изображал чиновника и раздавал обрывки газетной бумаги. Это было денежное пособие безработным.

Под главными воротами уже притаился отряд ребят, с палками в руках, одетых в фашистскую форму — это была полиция и штурмовики.

Когда Генрих Кламм спустился во двор, он сразу же услышал крик Эвальда:

— Генрих Кламм! Сюда! Вступай в игру!

Эвальду уже минуло девять лет. У него были такие толстые, красные щеки, как будто он все время дует в трубу. Он был настоящим пимфом [1] Пимфы — название детской фашистской организации, в которую входят все ребята от шести до двенадцати лет. Ребята обязаны носить форму, но дети рабочих надевают ее только на школьные праздники, когда это обязательно. Дети настоящих фашистов носят форму всегда. и никогда не снимал форму. Во дворе он был старшим пимфом. Он кричал и командовал, потому что его отец был капитаном.

— Подойди сюда! Играй! — приказал он маленькому Генриху. Вольфи заворчал и оскалил зубы. Ему это не нравилось. Но Генрих был тихий, скромный мальчуган. Он подошел к Эвальду.

— Мне хочется сегодня быть полицейским или штурмовиком, — тихо и боязливо сказал он.

— У тебя же нет формы! — гордо ответил Эвальд.

— Отец не может мне купить ее.

— Вот видишь! Как же ты хочешь быть полицейским? Сейчас же иди к безработным. Марш!

Генрих был послушен. Он встал в очередь безработных. Там уже собрались все ребята, у которых не было формы.

Под воротами же стояли настоящие пимфы в желтых рубашках с черными галстуками, в кожаных поясах и кепи.

Игра уже началась. Девочки со всего двора и малыши толпились кругом и смотрели.

Герберт Вагнер с оттопыренными ушами заорал:

— Тихо! — и стал раздавать каждому бумажные лоскутки.

— Тебе марку и двадцать пфеннигов. Тебе одну марку. Ты не получишь ничего.

— У меня четверо детей, — захныкал Петер Каар, сын портного. — И двенадцать внуков, — добавил он, — и тридцать правнуков!

Безработные засмеялись, но Герберт заорал:

— Это меня не касается! Иди в чернорабочие! Подметать улицы! — и он толкнул Петера Каара в грудь.

— Стану я бесплатно работать, — обозлившись на удар, крикнул Петер. Остальные перестали смеяться.

— Коммунистическая агитация! — зарычал Герберт. — Спокойно! А не то я вызову полицию. Следующий!

— Эй, Лотар! — вдруг крикнул Эвальд вдогонку какому-то мальчику, который шел через двор с книгами под мышкой. Это был сын врача, который жил в третьем этаже. Ему было уже десять лет, но он был меньше и слабее Эвальда. И он не носил формы, потому что не был настоящим пимфом. Лотар сделал вид, будто не слышит окрика, и пошел дальше.

— Лотар! Ни с места! — скомандовал Эвальд, и его щеки стали еще толще и еще краснее.

Тогда Лотар остановился в подъезде и медленно повернулся.

— Что тебе надо? — спокойно спросил он и так посмотрел Эвальду в глаза, что тот заморгал.

— Играй с нами!

— К сожалению, не могу. У меня болят зубы. — И Лотар спокойно поднялся на ступеньки, даже не обернувшись.

Безработные подняли крик. Это они делали очень хорошо. Совсем как настоящие, взрослые безработные.

— Мы не желаем грошовых подачек! — крикнул горбатый Ганс Акерман. — Мы требуем работы и приличного вознаграждения.

— Спокойно! К порядку! — рычал Герберт.

— Работы и хлеба! — кричали все безработные разом, размахивая кулаками.

И Генрих, который тихо стоял позади всех, тоже крикнул:

— Работы и хлеба!

Его слабый голос был не слышен, но он почувствовал, как кровь ударила ему в голову и сильно забилось сердце.

— Работы и хлеба!

— Алло! Алло! — завопил Герберт, приложив руку ко рту, точно телефонную трубку. — Господин полицмейстер! Говорит Герберт Вагнер. Прошу немедленно прибыть сюда! Здесь коммунистическая демонстрация безработных. Пришлите броневики и пулеметы.

— Рр-р-р! Ррр-р-рр! — послышался внезапно грозный гул полицейского автомобиля со стороны ворот, и все малыши и девочки, глазевшие на игру, с криком бросились врассыпную, к самому колодцу, на другом конце двора. Только маленькая белокурая Хильда Штарк осталась на месте и продолжала смотреть.

Генрих тоже хотел убежать, но, заметив, что Лотар снова стоит внизу у лестницы и смотрит на него, ему стало стыдно.

— Где демонстрация безработных? — вопил Эвальд, носясь вприпрыжку по двору и размахивая палкой с таким видом, точно сидит на диком коне.

— Здесь, господин полицмейстер! — рычал Герберт.

— Разойтись! — скомандовал Эвальд, наскакивая на безработных. — Конная полиция! — заорал Эвальд, забыв, что они приехали на автомобиле. — В атаку! Галопом, марш!

Он поскакал вперед, и четырнадцать настоящих пимфов, изображавших штурмовиков, бросились за ним в самую гущу безработных. Они колотили палками, но не сильно, не по-настоящему.

Теперь, по правилам игры, безработные должны были разбежаться. Так они всегда играли раньше. Но Фриц Лампе, у которого на прошлой неделе арестовали дядю за то, что он неодобрительно отозвался о фашистах, пришел в ярость.