Алексей Логунов - Колосок с Куликова поля

На том мы и порешили. Когда запас сказок у Маши кончился, она стала их выдумывать. Узнал я об этом совершенно случайно, когда однажды прислушался, о чем она шепчется сама с собой. Вот одна из ее сказок, которую я записал своими словами.

…Шел но дороге старый жук. Птица-синица разбила ему клювом крыло, и теперь он ходил пешком, а летать не мог. Шел он вечером. Было сыро, темно, и жук наткнулся на что-то твердое.

«Не враг ли?» — подумал жук и моментально выставил вперед рога. Но это было большое зерно. Стояла весна, все вокруг прорастало, шевелилось, и зерно тоже чуть заметно вздыхало.

— Бедняжка, ты болеешь, наверное, — сказал жук.

И он отнес зерно к себе в норку. Там он засыпал его рыхлой землей, сверху лег сам, чтобы было теплее, и задремал. Проснулся он оттого, что кто-то толкнул его в бок.

— Это ты толкаешься? — сказал жук своему гостю. — Спи себе, здесь тебя никто не обидит.

Но его снова несколько раз толкнули в бок. Это был маленький, упругий росточек, который тянулся вверх. Росток с каждой минутой становился все сильнее и, наконец, поднатужившись, поднял на своих плечах жука.

— Ах, — воскликнул жук, — он меня выгоняет из моего собственного дома!

Но в это время взошло солнце, на сухих былинках ослепительно заблестела роса, а лужица во вмятине от лошадиного копыта стала голубой и нарядной, как небо.

Пришло лето. Из маленького росточка у самой дороги вырос большой красивый подсолнух. Он приветливо кивал своей золотистой головой и одинокому прохожему, и лошади, и пыльному грузовику — всем, кто проходил или проезжал мимо. А среди его лепестков, как в солнечном дворце, прогуливался черный жук. Крыло его зажило, и теперь, когда он хотел взлететь, подсолнух служил ему хорошей стартовой площадкой.

…Незатейливые Машины сказки так понравились мне, что я всегда старался оказаться поблизости, когда она укладывалась спать. Маша это заметила.

— Ага, слушаешь! — как-то сказала она. — Нечего заниматься пустяками, иди, решай свои задачи.

Но потом она сжалилась надо мной и разрешила слушать. А недавно Маша очень серьезно объясняла своей подружке:

— Взрослые тоже любят сказки, я знаю. Только непонятно, почему они не признаются в этом, зачем притворяются?

Разнотравье… Выйдешь утром на луг, куда-нибудь на берег Дона, и вдруг увидишь прямо под ногами такие замысловатые узоры из цветов и трав, такой разноцветный, мягкий, расшитый бисером-росой ковер, перед которым даже знаменитые персидские ковры покажутся безделушками.

А Маше слово «разнотравье» не нравится. И не потому, что она всегда в нем допускает ошибку, вместо «о» пишет «а». Не нравится оно ей, как я понял, своей неконкретностью. Маша хочет узнать по имени каждый цветок, каждую травинку. Они для нее, как отдельные люди, с которыми можно разговаривать, играть, дружить. А разнотравье — это словно бы целый народ.

Когда мы гостили у бабушки в деревне, Маша принесла мне однажды тонкий корявый прутик, унизанный синими цветами с множеством узких лепестков. Росли цветы прямо на стебле, без черенка, и потому казались словно бы привязанными к прутику.

— Папа, как его зовут? — спросила Маша.

— Василек какой-нибудь… — неуверенно отвечал я.

— Нет, васильки я знаю. Они во ржи растут.

— Тогда, наверное, осот, — предположил я, взглянув на узкий и острый лист, похожий на сточенный кухонный нож.

Машу ответ мой, конечно, не удовлетворил, и она пошла спрашивать бабушку, соседей… Но никто в деревне не знал, как называется цветок.

— Сорняк это, — объяснил ей колхозный пастух. — Растет по канавам, вдоль дорог, на пустырях. Скотина его не ест, былки слишком твердые, как деревянные. Так, пустая трава.

— Но ведь он красивый, — тихо возражала Маша.

— Да, цветет он все лето, с июня до глубокой осени, — соглашался пастух, видимо, считая красивыми только цветущие травы.

И тогда Маша сама придумала имя этому растению — синеглазик. Да причем как точно! Вечером реснички-лепестки у его синих цветков закрывались, а утром, когда всходило солнце, они снова весело и любопытно посматривали на окружающий мир.

Когда в конце августа мы возвращались на пригородном поезде домой, Маша всю дорогу не отходила от окна.

— Посмотри, сколько синеглазиков! — показывала она мне.

Действительно, разлапистые кусты этого растения, сплошь унизанные синими цветами величиной с пуговицу от пальто, тянулись яркой полосой вдоль всего железнодорожного полотна. Осень на носу, а Машин синеглазик цветет себе, радует людей… Потом мы его часто встречали и на опушке городского парка, и на старых, заброшенных клумбах. Но и в городе нам так никто и не смог сказать, как называется это растение.

А недавно зашли мы с Машей в аптеку купить витаминов. И там на большом красивом плакате, который рассказывал о разных лекарственных травах, увидели наш синеглазик. Настоящее его название — цикорий обыкновенный. Стоял он, как равный среди равных, рядом с подорожником, пустырником, ромашкой, алоэ, пижмой, тысячелетником, и другими целебными растениями. В корнях цикория обыкновенного, как сообщал плакат, содержатся белки, сахар, смола, горечи и другие полезные вещества с очень мудреными названиями.

Вот он какой, мой синеглазик! — радовалась Маша. — А говорили, что сорняк, пустая трава…

Есть у Маши двоюродный брат, Сережа. Они ровесники. Он каждое лето тоже проводит в Больших Ключах, у бабушки Фроси. Меня всегда удивляет, как быстро Сережа находит общий язык с природой. Он, выражаясь высоким слогом, не созерцает окружающее, а живет среди всех этих ветел, ромашек и стрекочущих кузнечиков, как равный среди равных. Сережа охотно делится со мной и Машей своими знаниями: учит ловить на удочку юрких верхоплавок, отыскивать на лугу и вдоль канав шампиньоны.

Как-то мы поймали с ним черного, словно отполированного до блеска, скарабея.

— Подарим его Маше, — сказал он.

— Зачем? Ведь она боится жуков.

— Пусть привыкает. Жук этот совсем не кусачий, добрый, хоть и большой. Вот комары, — продолжал он, — маленькие, а злые… Интересно, а слон добрый? Ведь он во-он какой большой, я видел по телевизору.

В другой раз мы с ним решили подсчитать, сколько возле бабушкиного дома растет разных трав. Причем — не сходя с места. Насчитали что-то более тридцати. Крапива, полынь, череда, пустырник, чернобыл, луговая герань, подорожник, мелкая зеленая травка, которую в деревне зовут гусиной, и много других больших и малых трав, названий которых ни он, ни я не знали.