Илья Москвин - Форвард — в защиту

Вина папа не пьёт, в домино не играет. В свободное время рисует, занимается в изостудии. Здоровый — по врачам не ходит, и может при случае какому-нибудь хаму врезать. Смелый. Когда заболеет инкассатор, папа в нарушение правил оседлает «газик», сунет за пазуху «кольт» и сам доставит получку на свой огромный завод. Что ещё? Умный, много знает. Но, как говорят какие-нибудь «интеллектуальные» дамочки, не умеет себя подать…

«То есть не умеет выпендриваться, — заметил вошедший в комнату ЮАГ. — Не употребляет, например, так много красивых иностранных слов, как Славикова мать».

«А, может, это хорошо — выпендриваться?», возразил ему Юра. «Все сейчас чем-нибудь да выпендриваются. И высшим образованием, и поездкой за границу, и машиной, и новой «стенкой», и породистой собакой, и… Некоторые, правда, не выпендриваются. Евгеньич, например».

«Нет, этот не в счёт», возразил ЮАГ. «Тот же Костя никогда не выпендривается. И дядя-профессор. Когда он к ним прикатил, многие даже не поверили, что он профессор. Потому что прикатил он на старой-старой «Победе». «На таких машинах теперь и простые инженера не ездиют, — сказала их соседка, работник овощного прилавка, владелица новенькой «Лады». — Да и такие плохие очки профессора не носют, — добавила она. — И в таких несовременных брюках не ходют».».

«…И японской стереосистемой, и «ультраолимпийским» мячом, а один мальчик даже ботинками для футбола в медных блямбах». НЕТ, ПУСТЬ УЖ ЛУЧШЕ ДРИБЛИНГ ВОСПОМИНАНИЙ ИДЁТ СВОИМ ЧЕРЕДОМ.

Юра Икс, заметив невнимание гостя, замолчал и с удовольствием занялся кормлением рыб. В дверь постучали. Это оказалась Капа.

— Ещё раз привет! — снова прозвучал её удивлённый и полувопросительный голосок. — Мальчики, к вам можно?

Она, оказывается, тоже решила завести рыб и пришла к племяннику за консультацией. Начался длиннейший и теперь уже даже неприятный для Юры Голованова разговор. Но не заткнёшь же уши!

— А как корм для мальков лялиуса? — спрашивала, в частности, Капа. — Ещё не изобрёл?..

Про «сухой корм для мальков лялиуса» Юра уже слышал из письма, которое зачитывал Терновский. Как говорится, мне бы ваши заботы… Эх, съесть бы сейчас какого-нибудь корму!

Не успел подумать, как дверь приоткрыла Ольга Николаевна и позвала всех пить чай. В этот раз Юра не отказался. Тем более что чай — это было только название. Юре подали две большие котлеты с картофельным пюре и с продольной половинкой свежего, с грядки, огурца. Котлеты были только с огня — они тихо переговаривались друг с другом. Картофельное пюре добродушно молчало. Огурец же всем своим видом неожиданно дал понять: «Лето кончается — вот уже и семенные огурцы появились. Быстро время летит. Торопись, Юра, торопись».

Перешли непосредственно к чаю. Хозяйка поставила на стол небольшой блестящий прибор странной формы — в центре его было углубление в виде мыльницы. Ольга Николаевна положила туда лимон и с изящной неловкостью опустила на него решёточку, состоявшую из острых ножей. Ножи прорезали лимон, а вместе с ним и «мыльницу» — она вся была в тонких, еле заметных щелях. Лимон оказался разрезанным на множество тонюсеньких экономных долек, но не распался.

«Папа из Японии привёз», — подумал Юра Голованов голосом Юры Икса. Он старался раскрутить, взметнуть в себе ненависть к этому благополучненькому семейству с хорошо отлаженным чаепитием, но не вытанцовывалась что-то ненависть. А тут ещё хозяйка как-то совсем уж хорошо, по-свойски на него прикрикнула:

— А тебе, правдолюб, что, особое приглашение требуется? Бери лимон, клади варенья…

Нет, это была явно хорошая женщина. И сестра её Капа, и сын её Юра — все, все в этом доме были явно хорошие. И тогда Юра Голованов назло себе (эх, пусть мне будет хуже, раз вы здесь все такие хорошие!) незаметно сделал одну вещь. ЮАГ был сегодня какой-то неспохватливый — только в самый последний момент попытался схватить он Юру за руку, да не успел…

Ольга Николаевна налила себе чаю из самовара, положила сахару и приступила к его размешиванию, но ложка прямо на глазах исчезла. Хозяйка дома ничего не говорила, медлила — долго и внимательно рассматривала-разгадывала оставшийся в её пальцах маленький плоский кусочек металла. А Капа — та просто обомлела. Юра Голованов замер, стиснув зубы и плотно сплетя пальцы, — сам себя заковал в тесную, неудобную броню. Как он жалел о своей шутке! Но Ольга Николаевна вдруг очень просто сказала:

— Сплав Вуда. Плавится при температуре горячего чая… — она вылила чай в полоскательницу, взяла другую ложку и, наклонив чашку, выкатила из неё большую металлическую каплю, похожую на ртуть. — Вот он уже и застыл. — Перевернула ложку, и из неё вывалился небольшой, похожий на блесну слиточек. Он твёрдо стукнулся о скатерть.

Юра Икс, взяв его, переводил глаза с матери на гостя, с гостя на мать. Он ничего не понимал.

Но хозяйка и Юра Голованов, похоже было, поняли друг друга. Хорошо это было или плохо, Юра ещё не знал. Ясно было одно: сейчас нужно исчезнуть. Что-то пробормотав, он подхватил портфель и быстро сбежал с террасы при общем молчании.

НЕВИДИМЫЙ МЯЧ МЧАЛСЯ ПО ТЁМНОЙ ОПУШКЕ ПРИСТАНЦИОННОГО ЛЕСА, А ПОТОМ ЗАКАТИЛСЯ В СТОГ СЕНА.

Здесь, в стогу, Юра и решил заночевать. Но не спалось: мысли мешали. Но иногда он дремал и даже видел сны.

Снова пинг-понг. Он подал — р-раз! А шарик — хляск и развалился. Поползли прямо на шикарный ореховый стол желток и белок. Все кругом захохотали: подшутили они над ним — подсунули яйцо вместо шарика. Это за ложку. За то, что душу отвёл. Никому не понятную и никому не нужную здесь душу. Вот и показал всем, откуда он и зачем. Ох, как плохо вышло с ложкой! А всего хуже — с тёзкой: так и не поговорил, пришлось уматывать.

А имело ли смысл вообще говорить?

Перед Юриными глазами стали один за одним загораться снимки, виденные на капитанской даче. Там и сын, там и жена. Всё чётко, всё в цвете, в надлежащем ракурсе. По-морскому, по-военному… Вспомнились совсем другие фотографии — смазанные, нечёткие, жалкие.

Нет, обойдёмся без жалости.

Вот что: как бы там ни было, а Юрку Икса он свезёт к родному отцу — пусть хоть познакомятся. Поворочался, поворочался Юра, да и вылез из стога. Встряхнулся — и бежать. Быстрее, быстрее — нельзя терять ни минуты. Светила луна, освещала тропинку. Бежал Юра по светлому пути. Вилась тропинка, впереди терялась. Терялась, терялась и вдруг вывела Юру на просторную лужайку. Будто лунный пруд перед ним открылся. А на том берегу — знакомая дача. Только ночью она совсем незнакомая. И лишь надпись всё та же: «Лесная, 25».

Подбежал Юра к забору. Сейчас перемахнёт — и… Нет, надо сначала всё обдумать.

Бросился Юра обратно. А тропинка теперь не светлая, а, наоборот, тёмная. Луну как-то быстро закрыло. Не успел до стога добежать — дождь пошёл. Побежал Юра к станции. Там и заночевал.