Пётр Столповский - Дорога стального цвета

Воспитателям не стоило никаких трудов докопаться, кто опорожнил огнетушитель, разбил стекло, насыпал на раскаленную плиту молотого перца, подключил к дверной ручке электропровод и прочее, и прочее.

— Зубарев, сознайся: опять ты? Молчишь? Ну-ка, пойдем со мной!

— Это не он,— встрянет иной раз Мишка Ковалев.

— А кто же? Ну, кто? Молчишь? Ну и не выгораживай, а то и тебя к директору поведу. Защитник нашелся...

Однажды, проверяя порядок в комнатах, Ноль Нолич неосторожно взялся за спинку Зубаревой кровати и был отброшен к противоположной стене. Оправившись от электрошока, он с искаженным злостью лицом обвел взглядом ребят, остановился на Зубе и прошипел:

— Кто подключил?

— Не знаю,— ответил тот, потому что действительно не знал, кто из ребят готовил ему такую «свинью».

Пауза была такой невыносимой, что вот-вот, казалось, разразится гром. То ли нервы у тщедушного Мишки Ковалева сдали, то ли еще какая причина, но он решил вызвать этот гром на себя:

— Я подключил,— пискнул Мишка.

Это было такое очевидное вранье, что ребята хмыкнули, а Ноль Нолич даже ухом не повел.

— Не старайся, Мишка, ничего не выйдет,— сказал Зуб. Сказал на свою голову.

В следующую секунду мастер схватил его за шиворот и, не обращая внимания на визготню Мишки Ковалева «это не он», поволок хулигана Зубарева прямо к директору.

Вечером того же дня Зуб без единого слова дал мокрогубому Крутько в ухо.

— Ладно, ладно,— заныл тот,— ты за это ответишь. Все свидетели.

А Зуб по привычке лег обутым на свою кровать, отвернув в ногах матрац, и больше не обращал внимания на Крутько. Когда тот вышел, Мишка таинственным шепотом сообщил Зубу:

— Слышь, Юра, когда Ноль Нолич спрашивал, кто подключил, Крутько на тебя смотрел. Он всегда так.

Зуб помолчал и спросил:

— А ты куда смотрел, когда Крутько на меня смотрел?

— Я?—растерялся Мишка.—Я... на него смотрел.

Зуба это развеселило.

3

Так оно и шло, так оно и ехало. Время от времени на вошедшего в какую-нибудь комнату обрушивался поток холодной воды. Иногда кто-то вытаскивал из своего кармана дохлую мышь или обнаруживал, что ночью в его ботинок ненароком помочились. Крутько всегда оставался в стороне, а Зуб не очень артачился, когда его в очередной раз брали за шиворот. И его по привычке брали за шиворот даже тогда, когда все это происходило не в его комнате. Конечно, неприятно, когда тебя берут за шиворот, но ведь кому-то надо отвечать...

Незадолго до летних каникул Зуб решил проучить скользкого Крутько. Задумал он это недурно. Но поток воды по ошибке хлынул на Ноль Нолича, который всегда появляется некстати. Зуб был настолько ошарашен преследующим его невезением, что не стал дожидаться, когда с мастера стечет вода.

— Это я,— мужественно заявил он.

Что тут началось! Зуба уже считали выгнанным из училища. Но ему тогда первый раз крупно повезло: на следующий день мир узнал, что в космос полетел Юрий Гагарин.

Училище вопило от восторга и ходило на головах, вылавливало всех Юр и качало до появления у них морской болезни. Директор тоже возбужденно колыхался, был вне себя от радости и великодушно простил Юрия Зубарева, поскольку считал, что выгонять из училища человека с таким именем по меньшей мере аполитично.

Примерно к тому времени относится дикое увлечение училищных весельчаков — делать «велосипеды», от которых между пальцами ног у спящих остаются страшные волдыри. Однажды в детдоме увальни из старших классов состроили Зубу такую шутку. Месяц мучился с ногой. Поэтому, когда он увидел плачущего над своим волдырем Мишку Ковалева, глаза у него сделались бешеными.

Крутько он догнал у пруда, за два километра от училища. Пустив ему красную юшку, он пообещал проделывать это по возможности чаще. Интерес к «велосипедам» сразу пошел на убыль и вскоре совсем пропал.

Что до самих ребят, то они Зуба уважали. А кто особого уважения не питал, тот просто остерегался с ним связываться. Природа не поскупилась на материал, когда кроила этого парнишку. Многие в училище завидовали его по-взрослому перекатистым мускулам и крутым кулакам. Конечно, иной раз и ему крепко доставалось, когда дело доходило до хорошей драки. Но он не осторожничал, если чувствовал за собой справедливость,— а вдруг, мол, не одолею.

Паренька этого уважали, и многие не прочь были бы с ним дружить. Мишка Ковалев, так тот с первых дней тянулся к нему. Хлипкий и довольно робкий Мишка больше всего на свете ценил то, чем сам был обделен — силу и смелость. Только Зуб упорно не замечал Мишкиной привязанности. Правда, он покровительствовал ему, но только как слабому. А дружбой это нельзя было назвать. Да и другим он не отдавал особого предпочтения.

А еще была у Зуба никому не понятная в группе странность. Ни с того, ни с сего он скучнел, вовсе отмахивался от ребят, а потом, ни у кого не спросясь, уходил в город. Иногда появлялся в училище только на следующий день все такой же молчаливый. Оживал он через день-другой.

Где он болтался, никто не знал, а расспрашивать было бесполезно. Мишка Ковалев объяснял это просто: ничего, мол, удивительного нет, просто характер у него так устроен, что иногда ему нужна полная свобода. Все решили, что Зубу действительно надо иногда послоняться по городу.

Конечно, воспитатели, особенно Ноль Нолич, были не в восторге от этого Зубова «устройства». Но они, видать, с самого начала решили, что рано или поздно Зубарева турнут из училища, поэтому нет особого смысла тратиться на подобного рода психологические загадки.

Словом, не успев испечься в училищном пироге, этот паренек оказался чем-то вроде отрезанного ломтя. Бывает иногда, чего уж там...

А между прочим, никакого особого «устройства» в Зубовом характере в помине не было. Будь ребята повнимательнее, они бы, наверняка, заметили одну закономерность: Зубово исчезновение совпадает с теми днями, когда ребятам особенно часто приходят посылки и письма из дома. Посылки эти приходят с маминым теплом, которого Зуб никогда не знал, но о котором мечтал с тех пор, как помнит себя. Когда Зуба угощали чем-нибудь домашним, у него было такое чувство, словно он крадет чужое, неположенное ему в жизни родительское тепло,

Было тут и другое. Однажды в детдоме, когда он учился в первом классе, объявились родители одного мальчишки. Этот счастливый случай взбудоражил детдом. Зуб твердо решил, что за ним тоже должны приехать. Ночами, укрывшись с головой одеялом, он представлял себе, как это произойдет. Иногда он засыпал со слезами на глазах, а заснув, долго счастливо улыбался.

С восьми лет, с той самой поры, Юра Зубарев стал бегать на железнодорожную станцию встречать поезда. С годами он разуверился в том, что его родители живы, вернее, окончательно поверил, что их нет. Однако привычка встречать поезда осталась. И в Луково он не изменил этой привычке.