Елена Габова - Ветер влюбленных

– Рыбаки ставят около своих лунок, – объяснил один попутчик, – а рыбы тут, девушка, навалом, какой хочешь. Даже муксун водится.

– Вкусная рыба? Ни разу не пробовала, – признаюсь я.

– О, это царь-рыба, – хвалит муксун попутчик, – самая вкусная из всех рыб. Я ел, так нечаянно палец себе откусил.

Невольно смотрю на его руки. Верхней половины указательного пальца на правой руке действительно нет. Я с недоумением смотрю на человека. Не поймешь, какого он возраста. Кажется, как папа, ему лет около сорока.

– Видишь? – в качестве доказательства он подносит обрубленный палец прямо к моим глазам.

И вдруг палец становится целым! Дяденька заразительно смеется, а я шарахаюсь в сторону.

– Испугалась?

– Ну да… Немножко… Как вы это делаете?

– Да просто палец загибаю, – и человек весело демонстрирует незамысловатый фокус.

В Воркуту поезд пришел под вечер. Я знала, что в квартире Капитоновых шаром покати. Полгода никто там не жил. Поэтому, прежде чем туда пойти, купила в магазине хлеба, воды в бутылке, сыру и яблок. И заявилась на центральную улицу, где был Лёвин дом. Конечно, улица называлась Ленина, как все главные улицы в городах нашей страны. Мало кто помнит, кто такой был этот самый таинственный Ленин, но это имя подарили улицам навечно. Дом был панельный, непрезентабельный внешне, каких тут большинство. Нашла я его легко – Лёва объяснил, каким автобусом добираться, а названия улиц и номера домов тут были написаны Гулливером, слепой прочитает. Квартирка уютная – небольшая кухня и три комнаты. Самая маленькая – Лёвкина детская. Сейчас здесь стояла старенькая тахта и колченогий стул на вытертом коврике. Еще почему-то чайник был около тахты. Прибрел, наверное, из кухни с тахтой побеседовать, скучно же: тишина полгода. Чай вскипятила на газе, в алюминиевой кастрюльке с длинной ручкой, в ней можно было даже кофе сварить. Люблю кофе по утрам. Я очень оригинальна! Завтра куплю молотого кофеечку и сварю себе непременно. Почему же завтра? Сегодня куплю! Как же здорово: целых четыре дня я буду жить в полном одиночестве в квартире, в которой пятнадцать лет своей жизни обитал гениальный пианист Лев Капитонов. Сначала ползал, открывая двери лбом, потом неуверенно топал на толстеньких ножках, а уж потом бегал, прыгал, шалил… Конечно, шалил, он же нормальный был ребенок, хотя и гений! Отсюда пошел в первый класс, здесь выводил в тетрадках первые каракули, подбирал на фоно первые нотки… А где фоно? Его продали перед отъездом за копейки… Я осматривала голые стены: они слышали звуки, рожденные его длинными пальцами. Лёва-а! Вот бы ты был рядом! Где ты?

Я налила себе чаю в чашку с отбитой ручкой, распаковала пачку сухариков, купленных в магазине. Мне вспомнилось, что когда мы шли в школу первого сентября, то говорили о сухариках: хорошо бы с ними в Воркуте чаю попить… вот и купила мечтательных сухарей. Попью чаю с сухариками, как и мечтали, только, к сожалению, без Лёвы.

И тут позвонили в двери. Ничего себе! Кто бы это мог быть?

Никому не открою. Никто не знает, что в квартире кто-то есть. Она пустая. Она пустая вот уже почти полгода. Отстаньте, почтальоны, электрики, сантехники, дистрибьюторы разных товаров. Все отстаньте. Хочу быть одна. Или с Лёвой.

Звонок все требовательнее, все звонче.

Даже не подойду!

Зазвонил мобильный. На дисплее нарисовалось: Лёва.

Я нажала на кнопку приема.

– Ветка, ты чего не открываешь? Это я.

– Что? Кто? Лёва? Лё… ва? Ты где?

– Где-где… В Воркуте… Стою под родными дверями…

От удивления я чуть не выронила трубку. Здесь? Вот здесь – за дверью – Лёва? Он что, с неба свалился? Не может быть!

– Ну, открывай, быстрее! – Я уже направлялась к дверям и слышала эти слова по телефону и одновременно – в коридоре. Внизу двери нетерпеливо застучали башмаком.

Я открыла.

На пороге стоял Лёва. Реальный, взрослый, со своим длинным шарфом.

– Лёва!

– Ветка!

Все слова куда-то пропали. Он пахнет снегом и ветром. Его потрясающих глаз не видать. В прихожей темно. Ах да, ведь можно включить свет. Я стою и не двигаюсь. Меня словно парализовало. Я опираюсь на стену. Я даже на секунду прикрыла глаза – может, я сплю и в этом случае надо продолжать спать, чтобы досмотреть этот чудный сон?

– Ветка! Рябиновая! Рябинка! Ну, ты что, а? Это же я, я! Ну, очнись!

Вспомнил! Вспомнил, что я рябиновая! Как же долго он вспоминал!

И мы обнялись.

Мы обнялись. В первый раз в жизни! Без всякого напряжения. Без раздумий – можно-нельзя, что подумают… Мы сжали друг друга в объятиях как самые родные люди, которые долго не виделись. Искренне и душевно. И стояли так целую, наверно, минуту. Вернее, я стояла как вкопанная, застывшая в его объятиях, а он топтался в прихожей и меня обнимал, обнимал, крепче, крепче.

Мир такой хороший.

Наконец, я вспомнила, что умею говорить.

– Откуда ты, Лёва?

– С неба свалился!

– Я так и подумала!

– Самолет немножко задержался. А вообще-то я намеревался тебя встречать, – сообщил он, когда мы оторвались друг от друга. – Вот бы ты удивилась! А я как представил твое удивление, так сразу бросился собирать вещи!

Вещи! За Лёвиной спиной прятался тощий рюкзачок.

– Лёв, я бы с катушек съехала, если бы открыла квартиру своим ключом, а тут – ты стоишь с шарфиком длинным!

– Так хотелось Воркуту навестить, – сказал он, понизив голос. – И… тебя. Это ничего, что я прилетел? Не помешаю тебе, Рябинка?.. Рябинка! – нежно прошептал он и снова меня обнял.

Мир очень хороший.

– Лёва! Я даже мечтать об этом не смела. Лёва! Ты такой замечательный! Ты… ты знаешь кто? – Я сняла с него шапку и надела ее на себя. – Ты – мой Маленький Принц!

Он отстранился, внимательно посмотрел на меня.

– Правда? Значит, ты моя Роза?

– Розины колючки – точно мои!

– Так ведь это прекрасно. Осталось заиметь ее бутон, растрепанные лепестки… Ну а колючки – это же главное! – Он засмеялся. – Что за роза без шипов?.. – Снял куртку, кинул ее в прихожей в угол, на мою одежку.

– Ты читала Экзюпери, Рябинка?

– Да. Любимая книжка.

– Я рад! И моя любимая. Я ее время от времени перелистываю.

– Ты тоже на четыре дня?

– Нет, я только на два. У нас же сессия начинается, первая в жизни. Чаем с сухариками напоишь?

– Уже на столе! И чай, и сухарики. Пей! Тебе чай налила! Проходи, чувствуй себя как дома!

Смеемся. Мы все время смеемся. Мы оба – неисчерпаемые хранилища смеха.

– Спасибо. Буду. Как дома.

Снова обнявшись, довольно неуклюже мы прошли по узкому коридорчику в кубик кухни.

На столе чашка в единственном числе, а рядом в шелестящей пачке – сухарики.

– Вот это да! В самом деле! Это что, мне? – Лёва удивленно уставился на натюрморт.

– Конечно! Домовые чаю не пьют.