Ирина Пивоварова - Тройка с минусом

И мстить жестоко.

Пять дней думал Боря Дубов, где ему найти адрес Ани Залетаевой. На шестой он вдруг понял, что это проще простого, и отправился к ближайшей станции метро.

Возле метро стояла круглая будка справочного бюро.

– Извините, пожалуйста, – вежливо сказал Боря, – мне нужно узнать адрес…

Женщина в будке взяла карандаш и бумажку.

– Учреждение? Живое лицо? – строго спросила она.

– Что? – растерялся Боря.

– Я спрашиваю – учреждение или живое лицо?

– Живое лицо, – неуверенно сказал Боря.

– Фамилия?

– Залетаева, – сказал Боря и покраснел.

– Имя?

– Аня.

– Анна, – поправила женщина. – Отчество?

– Не знаю, – сказал Боря.

– Без отчества не принимаем, – сказала женщина. – Кто следующий?

Боря отошёл от окошка. Аниного отчества он не знал. Да и откуда ему было знать Анино отчество? Он и Аню-то ни разу в глаза не видел. Не пойдёт же он к Ирине Васильевне Залетаевой спрашивать отчество её дочери…

«Постой-ка! – Боря стукнул себя по лбу. – Какой же я дурак! Ведь я же могу узнать адрес Ирины Васильевны! Это же проще простого! Фамилия? Залетаева. Имя, отчество? Ирина Васильевна».

Боря снова подошёл к будке.

– Я у вас хотел узнать адрес, – сказал он. – Я не знал отчества, а сейчас вспомнил.

– Говорите, – сказала женщина в будке и снова взяла карандаш.

– Залетаева Ирина Васильевна, – сказал Боря и прибавил для убедительности: – Это моя тётя.

– С какого года?

– Что… с какого года? – растерялся Боря.

– Тётя с какого года?

– Всю жизнь, – испугался Боря.

Женщина первый раз взглянула Боре в лицо.

– Ты что, не понимаешь, что я тебя спрашиваю? Тётя с какого года? Лет ей сколько?

– Н-не знаю, – упавшим голосом сказал Боря.

– Хорош племянничек! – сердито сказала женщина в будке. – Не знает, сколько лет родной тётке! Ну хоть примерно сколько?.. Тридцать? Сорок? Пятьдесят?

– Кажется, тридцать, – робко сказал Боря. – Нет, наверное, пятьдесят.

Женщина неодобрительно покачала головой.

– Без года рождения гарантии не даём, – сказала она. – Может, этих Залетаевых в Москве пруд пруди…

Но через полчаса она протянула Боре бумажку с адресом Залетаевой.

– Твоё счастье, – сказала она, – что твою тётку не Иванова Марья Ивановна зовут! – И захлопнула окошко.

Боря взял бумажку.

– «Молодёжная улица, дом семь, квартира тридцать восемь», – стал читать Боря. – Молодёжная улица, дом семь, квартира тридцать восемь. Молодёжная улица, дом семь, квартира тридцать восемь…

– Эй, под ноги гляди! – крикнул ему стоявший на троллейбусной остановке гражданин, когда Боря чуть не опрокинул его сумку с железными банками.

Боря потёр ушибленную ногу, радостно поглядел на хозяина сумки и, положив бумажку с адресом в карман, побежал домой.

И вот прошло ещё несколько дней.

Бумажка с Аниным адресом всё лежала в кармане куртки. Когда Боря надевал куртку, эта злополучная бумажка так и жгла Борин бок. Она как будто торопила Борю: «Ну, что же ты не пишешь? Давай пиши!» Но Боря уже знал, что ни за что на свете не решится написать письмо Ане Залетаевой.

И тогда Боря Дубов решил избавиться от этой бумажки.

С превеликими осторожностями, двумя пальцами, как вытаскивают бритву, Боря вынул бумажку из кармана и понёс на кухню.

Там он чиркнул спичкой. Бумажка вспыхнула, и написанные на ней слова «Молодёжная улица, дом 7, квартира 38» через секунду стали лёгоньким рассыпающимся пеплом.

– Молодёжная улица… – задумчиво произнёс Боря Дубов, – дом семь, квартира тридцать восемь… – И вдруг бросился в комнату.

Грохнув на полном ходу дверью так, что в шкафу зазвенели и подпрыгнули рюмки, Боря подскочил к письменному столу и стал лихорадочно записывать на первом подвернувшемся клочке Анин адрес.

И вот злополучный адрес снова лежит перед Борей Дубовым.

Боря посмотрел на него, как кролик смотрит на удава, тяжело вздохнул и полез в портфель.

Он вынул из портфеля ручку и тетрадь, вырвал из середины тетрадки двойной лист, сел на стул и обречённо уставился на чистый лист.

Потом он встал, с тоской посмотрел в окно на заснеженные крыши, на большие серые облака, на стаю голубей на тротуаре и сел снова.

Он ещё покусал свою и без того уже совершенно искусанную ручку, потом вдруг подумал, что ему хочется есть, хотя есть ему нисколечко не хотелось, и пошёл на кухню. Там он с трудом съел кусок хлеба с маслом и пошёл было обратно, но вернулся и почти с отвращением выпил стакан молока. После этого он посмотрел на себя в зеркало и удивился, какой у него жалкий и несчастный вид. Тогда он принял решительное и мужественное выражение лица, гордо расправил плечи и твёрдой походкой вошёл в комнату.

Чистый лист бумаги ждал его.

Боря сел за стол и, не задумываясь, написал: «Здравствуй, Аня».

Потом он всё той же твёрдой рукой быстро перечеркнул «Здравствуй, Аня», скомкал тетрадный лист и вырвал другой. На другом он после минутного колебания написал: «Уважаемая Аня Залетаева!» – и тут же зачеркнул «уважаемую Аню». Это было ужасно. Это не лезло ни в какие ворота.

Взяв третий лист бумаги, он написал «Здравствуйте, Аня», подумал немножко и остался доволен. Да-да, так он и начнёт: «Здравствуйте, Аня». А дальше всё пойдёт само собой.

Но это было ошибкой. Что писать дальше, Боря не знал.

Всякая чепуха лезла ему в голову. Например, такие стихи: «Синеглазая девочка Аня вошла в моё сердце, как пламя».

– А, ладно, – сказал он сам себе. – Будь что будет!

И стал писать письмо. И оно вдруг само как будто написалось.

А потом Боря купил в киоске конверт и самую красивую марку – парусный корабль, плывущий по волнам, – положил письмо в конверт и пошёл на почту.

Новенькая больше не мешала Ане Залетаевой. Не вертелась, не спрашивала ластик, не трещала над ухом…

Теперь Аня могла спокойно, не отвлекаясь, слушать объяснения учителей. Но на душе у неё было нехорошо. Снова и снова вспоминала она все подробности ссоры с Тосей Одуванчиковой и думала о том, что, наверно, была неправа.

Ужасные слова «классная доска» всё время вертелись у неё в голове. Она никогда не предполагала, что в классе ей могут дать такое обидное, такое ужасное прозвище.

«„Классная доска“, „классная доска“… Значит, они меня не любят? – думала она, поднимала голову и глядела на Фёдорова, на Витю Синицына, на Тамару Павлихину. – Неужели они все меня не любят? Неужели и Ира Сыркина тоже?.. Может, она только поэтому и пересела к Агафонову?»