Дитлоф Райхе - Фредди. Жизнь, полная риска

Энрико и Карузо доиграли свою пьесу «Мистер Холмс и доктор Ватсон» до конца и теперь снова превратились в обыкновенных морских свинок, которые смирно сидели в своей клетке и смотрели глазками-пуговками то на меня, то на сэра Уильяма.

— Фредди, дружище, — мягко вступил сэр Уильям, — может быть, у тебя есть какие-нибудь идеи по поводу того, как доктор Дитрих узнал о том, что ты умеешь читать и писать?

Я покачал головой и сказал:

— Не имею ни малейшего понятия.

— Такой умный хомяк, а памяти никакой! — язвительно заметил Энрико.

— Может, напомним ему? — деловито спросил Карузо.

— О чем это вы? — неискренне спросил я. Внутри у меня все похолодело.

— Фредди! — пробасил вдруг Карузо. — Фредди, поди-ка сюда!

Я не знаю, как у него это получилось, но теперь его голос один к одному походил на голос мастера Джона.

Мелкий Энрико стоял перед ним, понуро повесив голову. Ну прямо вылитый хомяк, которому только что задали головомойку.

— Может быть, уже довольно? Или им продолжать? — полюбопытствовал сэр Уильям.

Я не знал, куда деваться от стыда.

— Ты хотел утаить от нас свои подвиги. — В голосе сэра Уильяма послышались металлические нотки. — И это, дражайший Фредди, представляется мне крайне непорядочным по отношению к нам. Что ты можешь сказать в свое оправдание?

— Ничего, — прошептал я. — Мне очень жаль, — выдавил я из себя.

Сэр Уильям посмотрел на меня суровым взглядом.

— Правда, мне очень жаль, — повторил я.

Сэр Уильям снисходительно кивнул.

— А как вы узнали, что я разместил свой роман в Интернете? — не удержался я от вопроса, который все это время мучил меня. — Ведь вы же не умеете читать!

— Читать? — воскликнули хором Энрико и Карузо и оживились.

В одну секунду они выскочили из клетки, и не успел я оглянуться, как обе морские свинки оказались подле меня.

— Ну что, брат Карузо, — сказал Энрико, положив мне лапу на плечо, — откроем Фредди нашу тайну?

— Давай, брат Энрико, откроем, — согласился Карузо, положив мне лапу на другое плечо.

— Мы умеем читать в сердцах других возвышенных существ, — прошептал Энрико мне прямо в ухо.

— Потому что мы — артисты, мы тоже художники, — прошептал мне Карузо с другой стороны. — Потому что мы тоже творим. Как ты, наш писатель, поэт, сочинитель.

На душе у меня потеплело. Энрико и Карузо поняли то, чего не мог взять в толк мастер Джон. Настоящий писатель всегда пишет для других. Писатель не может жить без читателей.

— Друзья мои, — сказал я растроганно. — Коллеги! Благодарю вас за понимание и поддержку.

— Раз мы коллеги, то мы надеемся, что ты не откажешься выполнить одну нашу просьбу, — сказал Энрико, освобождая меня из своих объятий.

— Просьба не очень для тебя обременительная, — добавил Карузо, снимая лапу с моего плеча.

— Какую просьбу? — осторожно спросил я, чуя недоброе.

— Дело в том, — с важным видом изрек Энрико, — что нам не хватает публики.

— Вы с сэром Уильямом уже знаете весь наш репертуар наизусть, — вступил Карузо. — А мастер Джон даже не подозревает о том, какие таланты у него тут живут под боком.

— Мы бы хотели подготовить для него специальную песенную программу, — продолжил объяснение Энрико.

— Специальную песенную программу? — удивился я. — Это как?

— Мы будем насвистывать мелодию и одновременно набирать тексты песен на компьютере, — сказал Карузо.

— Вот только одна закавыка. — Энрико преданно смотрел мне прямо в глаза. — Мы не умеем писать.

— И было бы здорово… — сказал Карузо, глядя на меня такими же преданными глазами, что и его собрат, — было бы здорово, если бы ты нас научил этой премудрости.

У меня все похолодело внутри.

Я представил себе эту картину. Энрико и Карузо сидят за компьютером, барабанят по клавишам, записывая свои дурацкие песни и отчаянно горланя, а я, бедный и несчастный, сижу с краешка и жду, когда они соизволят уступить мне место, чтобы я мог заняться любимым делом.

«А если я сейчас откажусь? Нет, нельзя. У всех есть право на образование. Даже у морских свинок. Значит, прощайте тихие ночи, прощайте часы уединения, прощай мое творчество…» Не умея скрыть своих чувств, я отвернулся.

И тут я услышал сдавленное хрюканье. Повернувшись, я увидел, что Энрико и Карузо давятся от смеха. Еще секунда, и они уже ржали как резаные, хохотали как ненормальные.

— Беда, беда пришла к поэту в дом… — запел Энрико.

— Задумался наш друг-поэт о том, — подтянул Карузо.

пропели они хором и захохотали.

— Да, в прежние времена его хомячество могло уединиться в храме муз, — продолжал издеваться Энрико, — а теперь, теперь у ворот собралась чернь, которая тоже хочет приобщиться к высокому искусству. Она шумит, эта чернь, и вот-вот ворвется в святая святых гениального сочинителя.

— Только вот спрашивается, — серьезным тоном добавил Карузо, — а стоит ли так стремиться в этот храм, в эту обитель его хомячества. Не слишком ли высока будет цена, которую нам придется заплатить за то, чтобы быть допущенными к этой сокровищнице?

— Вы правы, коллега, — согласился Энрико. — На кой нам шут сдался этот компьютер? Вот удовольствие — сидеть и барабанить по клавишам, когда мы можем по старинке петь себе свои песни и ни у кого не одалживаться.

Тут мое терпение лопнуло. Всему на свете есть предел. Оставаясь внешне спокойным, я выждал паузу и, когда певуны немного утихомирились, выпятил грудь колесом, раздул как следует щеки и как фукну на них, после чего я еще ощерился и немного пошипел. Энрико и Карузо тут же свалились от страха как подкошенные. Они всегда так валятся, когда я на них шиплю и фукаю. Против моих хомячьих приемчиков они бессильны. Правда, я прибегаю к этим приемам крайне редко. Потому что сэр Уильям меня потом всякий раз отчитывает и говорит, что это непорядочно использовать такие запрещенные сильнодействующие средства. Впрочем, сегодня он почему-то решил воздержаться от обычных нотаций. Видимо, тоже считал, что на сей раз морские свинки зашли уже слишком далеко.