Лябиба Ихсанова - Цветы тянутся к солнцу

В тот вечер тоже было ясно и тихо. Звезды горели на небе, а в Голубой мечети, на той стороне улицы, огни уже погасли. Стихли шаги прохожих на улицах. Только звонкие удары колотушки Хусаина нарушали морозную тишину.

Такая у него теперь работа — ходить всю ночь вдоль байского забора да стучать в колотушку, чтобы недобрые люди знали, что тут не спят.

Хусаин и собаку спустил с цепи: как-никак живая душа. Потрется об ноги, повиляет хвостом — все повеселее. С ней и поговорить можно, если очень скука одолеет. Ответить не ответит, конечно, а все понимает.

— Ты смотри-ка, Полкан, — сказал Хусаин, — время за полночь, а хозяина все нет. Он у нас, как молодой, долго гуляет где-то. Ему-то, вишь, хорошо. Придет домой и сразу в пуховую постель. А нам с тобой до утра тут вышагивать по морозу. Давно ли ты щеночком был черноносым, а теперь старик. А про меня и говорить нечего. Лошадей мне уж никто не доверит. Только и осталось, что в колотушку стучать. Вот так, брат Полкан. Старость не радость.

Полкан потерся боком о ноги Хусаина и тявкнул тихонько.

— То-то вот, — сказал Хусаин и погладил собаку.

Но Полкан не взвизгнул, как обычно, не лизнул руку. Он навострил уши, уставился на ворота и вдруг яростно залаял.

— Молчать! — тихонько сказал Хусаин, взял собаку за ошейник и прислушался.

Полкан послушно замолчал, но видно было, что это ему не легко. Шерсть на загривке поднялась. Он весь дрожал, готовый ринуться вперед, и тихонько рычал, сдерживая лай.

— Ну, чего ты, чего, нет же никого! — ласково приговаривал Хусаин, поглаживая собаку по спине, и вдруг услышал скрип полозьев на улице. — А ты молодец, однако, — сказал Хусаин. — Ну, пойдем посмотрим, кого там черти по ночам носят?

Он отпустил собаку, и сам не спеша направился к воротам. Полкан, огромный, как теленок, кинулся к забору, встал на него передними лапами и замер, глядя на улицу.

Скрип полозьев заметно приблизился. Тихонько заржала лошадь, другая откликнулась ей. Звякнула уздечка. Чей-то голос раздался в тишине.

«Э, да тут, похоже, целый обоз. Дня им не хватает, по ночам стали ездить… Да, впрочем, теперь все кувырком пошло, время такое», — подумал Хусаин. Полкан снова залился громким, свирепым лаем.

Хусаин подошел к воротам, запертым на засов, и глянул в глазок, прорубленный в калитке. Глянул и глазам не поверил: возле Голубой мечети остановилось шесть возов, тяжело нагруженных длинными ящиками. От лошадей шел пар. Какие-то люди суетились вокруг. Один из них, низенький, в лисьей шубе до пят, поднялся по ступенькам и, звякнув ключами, стал открывать двери мечети.

Да, никак, это сам мулла? Он и есть! И верно, все кувырком пошло, если уж сам мулла ночью, как вор, в мечеть приходит.

Мулла открыл дверь, махнул рукой. Вот эти люди подмяли ящик с саней, потащили в мечеть. Тяжелый, видно, ящик. Шесть человек едва несут. Может, золото там? Говорят, золото тяжелое. Э, нет, тут не золото, тут оружие! Вон пулемет потащили. Да в мечети зачем же пулемет? Мечеть — место святое, там добру нужно учить, а он потихоньку, ночью, пулемет туда прячет.

Пока Хусаин стоял так, затаив дыхание, и пытался разобраться в том, что увидел, Полкан опять залаял.

— Тихо, ты! — крикнул Хусаин и тут же услышал, что кто-то громко стучит в ворота.

— Эй, кого там несет, на ночь глядя? — крикнул Хусаин.

— Давай, Хусаин, открывай, — раздался в ответ голос бая Хакимзяна.

— Бай, ты, никак? — спросил Хусаин.

— Я, кто же еще, леший, что ли? — сердитым голосом крикнул бай. — Давай открывай живее.

Хусаин откинул засов. Ворота сразу распахнулись настежь. Трое саней заехали во двор и остановились возле каменного сарая.

— Запирай ворота! — приказал бай и сам пошел открывать сарай.

С саней стянули брезент, сняли тяжелые ящики и занесли в сарай. Бай сам следил за разгрузкой.

«И здесь оружие, — подумал Хусаин, — неужто и вправду опять войну затевают? Только как же так? От неверных оружие — и в святое место. Видно, правду говорил сосед Саляхетдин».

И вдруг вспомнил Хусаин тот день на дамбе, офицера с наганом в руке, Газизу… Ему даже показалось, что опять течет ее кровь по пальцам. Это Полкан горячим языком лизал его руку.

Был и еще свидетель событий этой ночи.

В тот вечер Гапсаттар натаскал кадушку воды, принес дров. Уроков в тот день тетя Тагира задала немного. Гапсаттар повозился с братишками, а когда они угомонились на печке, он и сам заснул. Так рано он никогда не ложился, поэтому проснулся среди ночи и стал прислушиваться к тишине.

На печке сладко посапывали братья. Мать тяжело вздыхала во сне. Во дворе дядя Хусаин стучал в свою колотушку. Гапсаттар повернулся на другой бок и совсем было заснул снова, но тут услышал заливистый лай Полкана. Потом лай прекратился, но зато послышался скрип саней, голоса, фырканье лошадей.

Гапсаттар надел валенки, накинул бешмет, вышел во двор и, притаившись в тени, увидал, как сгружали с саней тяжелые ящики. Когда пустые сани выехали на улицу, во дворе остались только бай Хакимзян и еще какой-то военный.

— Ну вот и сделали дело, — сказал бай. — Тут надежно, никто не узнает…

— И хорошо, что не узнают, — откликнулся военный. — Подтянем людей из деревень, тогда и раздадим винтовки. А до тех пор ты и сам забудь про это оружие… Деревня — это наш главный козырь. Те, кто в городе, не очень надежны.

— Понимаю, — сказал бай Хакимзян и зашагал было к воротам. Вдруг он остановился. — Минуточку, — сказал он, — тут мне во флигель большевики голытьбу поселили. Может, выгнать их завтра, от греха подальше?

— Что ты, бай! — возразил военный. — Выгнать всегда успеешь. А сейчас пусть живут. Так никто не подумает, что наш оружейный склад рядом с большевистской голытьбой.

— Тоже верно, — согласился бай. — Ну, пусть поживут пока… Пусть поживут…

Когда они вышли за ворота Гапсаттар вернулся домой, улегся, но долго еще не мог заснуть, раздумывая, зачем же привезли столько оружия в мечеть и в сарай к баю?

Гапсаттар так и не выспался в ту ночь. Кое-как дождавшись утра, он, как только услышал шаги первых прохожих на улицах, помчался в школу.

Было еще очень рано, когда он пришел туда. На дверях висел большой замок. От снега, выпавшего перед рассветом, двор стал белым-белым. На снегу были видны следы женщины-уборщицы и истопницы. Они вели к маленькому домику в глубине двора.

Гапсаттар подошел к домику, постучал и попросил, чтобы его пустили в школу.

— А ты не знаешь, когда у вас уроки начинаются? — неласково сказала уборщица. — Что же это, я тебя пущу, потом других ребят напущу. Учительница придет, а вы там наследите, и школу выстудите. Вот, посиди тут. — Она подвинула табуретку к двери и показала на нее натруженной рукой.