Лара Уильямсон - Мальчик по имени Хоуп

Я жалею, что вообще спросил.

Джо оборачивает прядь вокруг пальца:

– На подиуме я должна выглядеть красивой.

– Не волнуйся, Джо, ты уже… – начинает Кристофер, но запинается на полуслове. – Ты уже видела этот подиум. Ничего страшного в нем нет. Вид у него такой, словно он сейчас убежит в замешательстве. – Ну, в том конкретном подиуме. Подумаешь, просто переставляй ноги по очереди.

Разверзается бездна и поглощает его с концами.

– Да, звучит логично. – Джо загадочно смотрит на него и удаляется. – Ходить я учусь уже одиннадцать лет, – кричит она издалека.

Я не могу удержаться от хохота:

– Ну, с ходьбой у нее обстоит так себе. Почему ты вообще это сказал?

– Потому что я вечно открываю рот не вовремя и несу всякую чушь, – отвечает Кристофер. – Меня это так бесит. Да меня всё сейчас бесит.

Я таращусь на него, широко раскрыв глаза. Видимо, что-то его тревожит, и поэтому я спрашиваю, не могу ли чем-нибудь ему помочь. Сначала Кристофер говорит, что все в порядке, но потом проходит по школьной площадке и садится на одну из промерзших каменных ступеней рядом с фонтаном. Я присаживаюсь рядом. Какое-то время мы оба молчим. Кристофер теребит школьный галстук, сворачивает его в трубочку и снова разворачивает, а я наблюдаю за детьми, которые пытаются заставить фонтанчик работать, хотя он безнадежно замерз, как мороженое в Исландии.

– Ну ладно, да, есть у меня проблема, – наконец признается Кристофер, ногой скидывая поблескивающую листву со ступеней. – И я подумал, почему бы тебе не рассказать. Дело в моем отце. Недавно он сказал, что нам опять надо будет переезжать, а я совсем не хочу. Все это происходит так быстро.

Он пожимает плечами.

Я кладу руку ему на плечо, но через секунду убираю – вдруг кто заметил?

– Мне жаль, – бормочу я.

– Не переживай, я справлюсь. По крайней мере, школу не придется менять. Тетя Ивонн говорит, что это перемена к лучшему, но откуда ей знать? Это не ей придется переезжать в дом к чужому человеку да еще и делать вид, что радуешься. Когда папа впервые заговорил об этом, я сказал, что не поеду, он пообещал дать мне время свыкнуться с мыслью. – Кристофер сворачивает свой галстук в морской узел. – В последние дни он о переезде не упоминает, но настроение у него хуже некуда. Думаю, это из-за меня: надо было молчать и не усложнять ему жизнь. Папа говорит, что его девушка просто прелесть. Мы с ней говорили по телефону, поэтому она не незнакомый человек, но дело не в этом. Я бы хотел, чтобы мама вернулась.

– Ох!

– Она оставила меня. – Кристофер распускает узел на галстуке.

– Оставила?

– Собрала чемоданы и уехала в Шотландию с мужчиной из отдела кадров с ее работы. Меня она с собой не взяла. Видимо, мне лучше было остаться на обжитом месте. – Глаза у Кристофера подозрительно поблескивают, но он откидывает голову назад, и слезы исчезают там же, откуда готовы были пролиться. – Пол год а назад я накопил денег и пытался купить билет до Эдинбурга, но мужчина на станции отказался мне его продавать. Сказал, что я слишком молод, чтобы путешествовать в одиночестве. А я даже упаковал бутылку Айрн-Брю и пачку печенья. Ну, в Шотландии такие штуки любят же. – Кристофер слегка улыбается и вытирает указательным пальцем нос. – В итоге мне пришлось вернуться домой и устроить пикник на крыльце, а потом разорвать записку папе, в которой сообщил о своем побеге.

– Ох! – повторяю я.

– Поэтому я и начал заниматься тхэквондо, понимаешь? – Кристофер проводит рукой по волосам. – Думал, что если когда-нибудь встречу мужчину из отдела кадров, то…

– Сможешь убить его мизинцем?

– Да, что-то вроде того.

Кристофер поднимается и вытирает влагу со штанов:

– Но оказалось, что тхэквондо в этом не поможет. И вот Катриона до сих пор живет в Шотландии со своим бойфрендом, а мне надо двигаться дальше и заниматься своей жизнью.

– Кто такая Катриона?

– Это моя мама. Я больше не называю ее мамой. Она этого не заслуживает.

– Ты прав, – говорю я, вскакивая на ноги. У меня слегка отсырел зад. – Она многое потеряла. Да тебе без нее и лучше.

Только я не верю своим словам, потому что жить без мамы – это, должно быть, ужасно. Вот почему Кристофер сделал героем своего папу. Теперь все складывается. Но какой бы плохой ни была его мама, готов поклясться, что он хочет ее вернуть. Я так хорошо понимаю его боль, что у меня внезапно сильно сводит желудок.

Снег давно прекратился, и теперь муссон взбивает в пену воду и поднимает в воздух листья. Как злое чудище, он хлопает окнами и избивает деревья – они делаются совершенно покорными. Мама отодвигает тюль и молча смотрит в стальное небо. Лицо у нее не то чтобы очень радостное. Минут десять она ходит взад-вперед, переживая, как бы не началась буря.

– Все будет хорошо, мам. – Я накидываю куртку. – Это всего лишь вода. Я не могу пропустить шоу из-за дождя. Мисс Парфитт с ума сойдет, если я не приду. Она рассчитывает на то, что я помогу ей за сценой. Без меня вся затея просто провалится.

– Я знаю, какая ты важная птица. – Мама ерошит мне волосы и возвращается к окну. – Но на улице так льет, и я слышу вдали гром. Я была уверена, что они все отменят.

– Они не могут отменить. – Я моргаю, пытаясь не выдать страха. – Нет, этого просто нельзя сделать.

– Почему это? – спрашивает Ниндзя-Грейс, хлопая меня по голове.

– Просто нельзя, вот и все.

– Скоро нам придется присоединиться к Ною на его ковчеге, – вздыхает мама и берет плащ и сумку. – Ну раз уж ты настаиваешь, что все в силе, то через четыре минуты на нашу остановку приходит автобус. Нам нужно на него попасть, а то придется добираться вплавь.

Я беру гитару и предлагаю всем поторопиться, потому что нельзя же опоздать на автобус. Сегодня будет моя ночь!

– Гитара? Для чего? – Грейс дергает струну, и та протестующе звенит.

Я потираю нос и улыбаюсь.

Мы успеваем на автобус, который едет от Пэрэдайс-Пэрэйд прямо к гостинице «Амандин». Мама называет его «Автобус ПБ» – Пешком Быстрее. Он и правда останавливается у каждого фонаря и дерева на пути. Как будто в подтверждение маминых слов нас обгоняет промокший лихач-пенсионер на инвалидной коляске с электроприводом; к концу дороги мы безнадежно катимся у него в хвосте.

– Стэн не может прийти, – говорит Грейс, прочитав сообщение на мобильнике. – Он смотрит финал своей любимой викторины. Финалист выиграет либо одно пенни, либо сто тысяч фунтов.

– Да уж, не хочу, чтобы он потом обвинял меня в том, что пропустил такое, – говорю я, глядя в окно: дождь превращает улицу в серую картинку из калейдоскопа.

Когда мы наконец приезжаем, гостиница скрывается под пеленой проливного дождя. Я перебрасываю гитару через плечо, спрыгиваю с подножки автобуса и кричу маме с Грейс, что мне надо пройти за сцену, а они пусть займут места в зале. Грейс кричит в ответ: «Ни пуха ни пера», и я вполне с ней согласен: если бы на мне и были пух и перья, их бы давно смыло. Я подбегаю к маленькой черной боковой двери, быстро открываю ее и прохожу в сумрачный коридор. Он ведет в комнату за сценой, где и назначен всеобщий сбор.