Лара Уильямсон - Мальчик по имени Хоуп

– Мне не хочется никому рассказывать.

– Понятно. – Мама улыбается, но в глазах у нее тоже стоят слезы. – Ну что ж, ты можешь рассказать мне.

– Ты веришь в ангелов?

Вид у мамы удивленный.

– На земле и на небе есть много такого, чего я не понимаю. Вот, например, ангелов. Но если тебе хочется в них верить, то верь на здоровье. Если тебе это помогает, то стыдиться нечего.

– Я в них не верю. Джо… ну, из моего класса… она говорит, что ангелы роняют перья, чтобы мы знали, что все в порядке.

– Почему ты спрашиваешь меня об этом? Я думала, мы говорим про папу.

– У Джо в жизни все наладилось, потому что у нее было во что верить. В этом все дело. Она верит, что все будет хорошо, верит во всякие знаки свыше, в «жили долго и счастливо». Она даже в ангелов верит! Мне верить не во что, даже в папу не могу…

– Прости, но мне нечего тебе ответить.

– Надеюсь, что святой Гавриил мне ответит.

– Так, я совсем перестала понимать. Пр и чем тут святой Гавриил? – Мама вздыхает, она явно ошарашена. Видимо, разговор идет совсем не так, как она рассчитывала.

– Неважно, – отвечаю я. – Я просто думал, что папа был в гостинице «Амандин», что он хотел увидеть меня… Я хотел, чтобы он испытал за меня гордость. Но он просто сбежал. И что теперь? Не больно-то и хотелось… – Я пожимаю плечами.

Мама качает головой:

– Я знаю тебя. И знаю, что тебе больно.

Поэтому я хочу поделиться с тобой секретом. Ты, наверное, забыл, и поэтому я тебе напомню… – Она наклоняется ближе; я чувствую, как от ее шеи поднимается аромат ванили. – Папа любит тебя.

От ее слов у меня перехватывает дыхание. За последние четыре года я не слышал такого ни разу.

– Папа любил тебя раньше и любит до сих пор. По-своему.

Ага, по-своему. Эти слова все испортили. Мне не нравится, что мама добавила их в самом конце. Они намекают на то, что папа любит меня не так, как обычные отцы. И вот что: папин способ мне совсем не нравится. Я хочу, чтобы он меня любил по-нормальному. Я опускаю руку под кровать, достаю сундук с сокровищами и показываю маме медаль святого Гавриила:

– Это Джо мне дала. Она сказала, что медаль меня исцелит, но что-то пока этого не произошло. Только сны про папу стали странные сниться.

– Очень красивая штука, – улыбается мама, посмотрев на медаль и протягивая ее обратно мне. – Не знаю, может ли она исцелить тебя или ответить на какие-то вопросы. Но помимо святых и ангелов у тебя есть я. – Я делаю вдох, готовясь что-то сказать в ответ, но мама меня останавливает. – Я знаю, что не могу быть тебе и папой, и мамой, но больше всего на свете я хочу, чтобы ты был счастлив. Мне жаль, что твой папа поступил так, как поступил. Мне жаль, что вы перестали общаться. Дети думают, что взрослые всегда правы, но мы тоже люди. Иногда мы совершаем ошибки. Но несмотря на все, это твой папа когда-то давно подарил мне прекрасный подарок.

– Скейтборд?

Мама с улыбкой качает головой:

– Чудесный подарок, который сделал мне твой папа, это ты. И за это я буду любить его вечно. – С этими словами мама поднимается, целует меня в макушку и идет к двери. Потом она оборачивается и говорит: – Ты заслуживаешь счастья, и я люблю тебя так сильно, что хватит за двоих.

Она выскальзывает из моей комнаты, и я улыбаюсь. Когда она уходит достаточно далеко, что уже не сможет услышать мой шепот, я тихо говорю:

– Я тоже люблю тебя, мам, но ты права: одновременно мамой и папой ты быть не сможешь.

Хоть почерк и кажется мне незнакомым, на конверте написано мое имя. Я осторожно поднимаю письмо с коврика и несу наверх, чтобы открыть в одиночестве. Сам не знаю, почему это делаю. Ни от кого письма я не жду. Даже не помню, когда в последний раз кто-нибудь писал мне настоящее письмо на бумаге. Когда вскрываю конверт, у меня по спине от предвкушения бегут мурашки. Конверт распахивается, и внутри оказывается аккуратно сложенный листок линованной бумаги.

ДЭН, ОСТАВЬ МЕНЯ В ПОКОЕ. ПОРА ТЕБЕ УЖЕ ЖИТЬ СВОЕЙ ЖИЗНЬЮ. ЗАБУДЬ МЕНЯ.

Письмо написано заглавными буквами, словно папа выкрикивает мне эти слова. Я переворачиваю листок: не написано ли чего-нибудь на обратной стороне? Нет. Я разглядываю конверт в поисках зацепок. Ничего. Даже Шерлок Холмс понял бы, что нет тут никакой тайны. Это просто сердитая записка от отца, который не хочет видеть своего сына. Он видел меня в гостинице «Амандин» и сразу же ушел, а потом еще и отправил письмо, чтобы до меня окончательно дошло. Сомнений нет: папа меня бросил. Навсегда. Операцию «Баскервиль» можно считать завершенной.

У моего папы нет сердца. Я сумею его забыть. Только этого он и заслуживает.

Отныне я буду жить своей жизнью, и я помогу маме жить ее жизнью. Ее сердце разбил Большой Дейв, а когда она грустит, то мне тоже невесело. Так что пора возобновить операцию «Рейхенбах». В этом ведь есть и наша с Грейс вина: это мы подожгли дом и рассорили маму и Большого Дейва из-за какого-то глупого халата. Но я все исправлю. Если есть хоть малейший шанс, что маме и Большому Дейву суждено быть вместе, то я хочу им в этом помочь. На этот раз я буду исходить из предпосылки, что Большой Дейв невиновен, пока не доказано обратного.

Тем же вечером я шагаю по дорожке к дому Большого Дейва, исполненный решимости и отваги. Но как только я нажимаю на кнопку звонка, моя храбрость куда-то испаряется. А что, если к двери подойдет «Кэролайн 1973»? Что я ей скажу? Она ведь может просто зарезать меня своими острыми волосами или натравить на меня пальто-зебру. Пока я сидел и размышлял в своей комнате, визит к Большому Дейву казался мне блестящей идеей, а теперь я в этом совсем не уверен.

Я уже собираюсь сбежать, но распахивается входная дверь.

– Дэн?

– Кристофер?

– Дэн?!

– Что ты тут делаешь? – Я пялюсь на друга во все глаза.

– Я тут живу. – Кристофер удивленно таращится на меня.

– Но здесь живет Большой Дейв, – запинаясь, выговариваю я.

– Угу, это мой папа. – Кристофер в недоумении моргает. – У вас машина сломалась? Ты по этому поводу зашел?

В коридоре появляется Большой Дейв:

– Думаю, дело не в машине, Кит. Входи, Дэн. Нам надо поговорить.

Я прохожу внутрь, пытаясь понять, что только что произошло. Большой Дейв только что назвал Кристофера Китом. А разве Кит – это не его пятилетний сынишка? Не ребенок с фотографии? Чушь какая-то. Тем не менее я захожу в дом, откуда раздается запах подгоревших тостов и спаленных занавесок (за что спасибо Грейс).

– Мы тут как раз ужинать собирались, – говорит Большой Дейв. – Поешь с нами?

– Эмм… нет. Сегодня же четверг. День чипсов из микроволновки.

– А, точно… – Большой Дейв вытирает руки о джинсы, двигает картонную коробку и садится на диван. – Честно говоря, у нас из еды только тосты и бобы, но если ты вдруг передумаешь, то мы сделаем тебе подгоревший тост с твоим именем. Ну, садись. Что у тебя стряслось?