Юрий Бриль - Рядом с зоопарком

Андрей подписал еще адрес школы.

— Припиши хотя бы про больного Вовика для жалости, — сказала Молчанова.

— Сама ты больная, — обиделся Вовик.

Каждый взял свой рюкзак — и тут обнаружилось, что один рюкзак лишний.

— Кузи нет, — сообразил Антон.

— С самого утра его не было видно, — испугался Андрей. — Может, во дворе.

Выбежали во двор.

— Сейчас я его по следам отыщу, — сказал Вася и вышел за ворота. За ним все.

— Домой удрал, — предположила Молчанова. — Что еще от него ожидать?

— Голову оторву, — пообещала Тищенко.

И тут увидели Кузина: не торопясь, вразвалочку шел он от реки. В руке удочка.

— Ты чего?! — напустился на него Андрей.

— Ничего… уху хотел на завтрак, — смущенно отвечал Кузин.

— Зачем уху?

— Поели бы, — вздохнул Кузин.

— Ну и где твоя рыба?

— Не очень клевало, но одну рыбину я все-таки зацепил. — Кузин порылся в карманах, достал из штормовки пескаря, величиной с палец, обваленного в хлебных крошках.

Лена Тищенко подошла вплотную к Кузину, посмотрела сверху вниз. «Сейчас врежет», — подумал Андрей, но она сказала:

— Давай свою рыбину — кошечку угостим.

С младшим и заботы нет: съел котлету, чисто подобрал картошку, запил компотом. Потом ему было позволено ползать по полу — и он ползал себе, пока не затих в уголке с папиной электробритвой, изучая ее устройство и пытаясь внести кое-какие усовершенствования. А вот старший дурака валял. Сначала пузырьком из-под одеколона баловался: подбрасывал и ловил. Долго этот номер продолжаться не мог — не цирковой артист. Сергей Юрьевич отобрал пузырек. Тогда Юра стянул с вешалки мамину шляпу и давай строить рожицы перед зеркалом. Была отобрана и шляпа, к тому же прочитано краткое, но вразумительное наставление о пользе труда и о разрушительном воздействии безделья на личность, даже на такую маленькую… Теперь Юра обживал диван. Делал стойку на голове, кувыркался — индийский плед, за который заплатили сто рублей, на полу.

— Сколько можно?! — взвился Сергей Юрьевич. — Галя, дай ему какое-нибудь задание.

— Сам дай. У меня пирог. Руки в тесте.

— В кого это он у нас такой ленивый, понять не могу.

— Чего ты?.. Пусть играет ребенок.

— В семь лет, между прочим, я ходил в булочную.

— Ну ходил, что из того?..

— Пусть Юра тоже ходит в булочную.

— Я разве против?

— Нет, пусть сейчас собирается и идет.

— Да есть у нас хлеб. Стряпню вот еще затеяла.

— Это меня не касается!.. Юра, собирайся в магазин!

— Вот приспичило!.. Юра, пойдешь за хлебом?

— Пойду, мне что. — И Юра, одетый, с авоськой в руках и зажатым в руке полтинником, был выставлен за порог.

Сергей Юрьевич подошел к окну, Галина приникла к нему сзади, уткнулась подбородком в плечо. Раздражение истаяло. Что ни говори, знаменательный момент: вот он, их сын, маленький, семилетний человек, делает первый самостоятельный шаг. Не шаг, конечно, шажок. Затаив дыхание, следили, когда он появится в поле зрения. Юра не выходил из подъезда довольно долго. Но вот появился, стоял с минуту, как витязь на распутье: прямо — магазин, направо — друзья Саша и Егорка возводят баррикаду. Что перетянет: долг или чувство? К их родительской гордости, сын преодолел искушение. Даже, как бы одумавшись, что потратил много времени, припустил бегом. Но вдруг остановился ни с того ни с сего. Поднял что-то с земли, посмотрел на свет, дальше побежал. Эге, вот еще одно препятствие, скорее — опасность. Из подъезда вышли трое пьяных. Да ведь праздник, тоже додумались в такой день испытания устраивать. Юра уверенно обогнул препятствие, исчез в дверях магазина. И опять томительно долго нет его. Наконец заполоскался синий флажок — Юрина курточка. Бежит. Теперь без остановок. Авоська как будто не пустая.

Юра уже на пороге. Вот он, хлебушек, — ешьте на здоровье.

— Что же ты, грязнее булку не мог выбрать? — нашла как похвалить сына Галина Михайловна.

Сергей Юрьевич попытался погасить этот непедагогический выпад жены, погладил Юру по голове, сказал, что, дескать, он становится уже большим мальчиком и потому перед ним раскрываются замечательные перспективы, отныне ему разрешается ходить в булочную за хлебом.

— Ходил я в эту булочную, — не оценил высокого доверия Юра, — сто раз.

— Ходил? — насторожился Сергей Юрьевич. — Зачем?

— Бублики покупали… пирожное.

— С кем?

— С Сашей.

— Кто посылал?

— Никто.

— А деньги где брали?

— Дяденьки дают у телефонной будки. И тетеньки тоже, но тетеньки не всегда. Тетеньки жаднее дяденек.

— Хм, любопытное наблюдение. А с какой, собственно, стати они вам дают деньги? Мне почему-то никто не дает, мне приходится зарабатывать своим трудом.

— А ты покажи двадцатик и скажи, разменяйте, пожалуйста, двушку надо, позвонить — они и дадут двушку.

И быть бы пристрастному допросу и долгому со слезами разбирательству, но в дверь позвонили.

С победоносной улыбкой вошел Валерий Федорович.

— Телеграмма, — сказал он одно слово.

— Где? Давай.

— Коростелевой отнес, подарил на память. Она больше всех переживала. Тем более что про Вову в телеграмме отдельно сказано.

— Все нормально?

— Ну а как иначе?

— А про Вову что?

— Да ничего особенного — зуб выдернули.

— Зачем?.. Кто выдернул?

— Зуб у него болел, я так понял… Ну и выдернули. Нашли в Выселках врача и вот… Что скажешь? Молодцы!

— Садись, давай потолкуем… Галя, сегодня праздник в конце концов или как?!

Галина Михайловна начала сооружать на стол, а мужчины принялись обсуждать телеграфное сообщение. Хотя, в сущности, обсуждать-то было нечего. Ребята поздравляли с праздником, сообщали, что переночевали в Ушкуйке, что прибыли в Выселки, здесь в районной поликлинике выдернули Вовику зуб. Теперь им оставалось проехать по тракту до Рудного, переночевать там в интернате, а поутру отправиться в город. К завтрашнему вечеру должны быть дома как миленькие.

Дорога взлетала на пригорок — отсюда Рудный как на ладони. Вдали, за поселком, за синей лентой водохранилища небо было светлым, но тут, в котловине, уже настаивались сумерки, то тут, то там гроздьями и поодиночке зажигались огни.

После долгой маеты по бездорожью, когда приходилось тащить велосипеды на себе, было в удовольствие скатиться по гладкой, вылощенной дороге вниз. Въехали в поселок удало, по-кавалерийски, прогнали его почти навылет. Балансирующая, с коромыслом наперевес, девчонка шарахнулась от велосипедистов, плеснула себе под ноги студеной водой и стояла, смотрела разинув рот: ишь ты!..

Они затормозили у четырехэтажного с большими окнами здания интерната. Желто, по-домашнему уютно, горел за стеклянными дверями свет. Андрей поручил свой «Турист» Антону, взбежал по ступеням. Поправил шапочку, застегнул и вновь расстегнул ветровку, дернул за ручку двери — закрыто. Постучал. Никто не отозвался, но свет вдруг потух. Андрей приник к двери — услышал осторожные шаги. Постучал громче.