Герман Балуев - Санины каникулы

— Кто это нарисовал? — спросил Саня после долгого молчания.

Парень в тельняшке потянулся, поиграл мускулатурой.

— Вот здесь стояла наша палатка. — Он ткнул в угольно-красную гору, с которой срывалась ртутная осыпь. — А здесь мы начинали тоннель.

Саня разглядел черный зев тоннеля и сияющие глаза тепловоза, который вылетал из чрева горы.

— Спросонок увидишь — за ружье хватаешься, — сказал моряк. — Большой талант… Или как?..

— Вот бы познакомиться с художником! — воскликнул Саня.

— Можно, — лениво сказал парень в тельняшке. — Познакомлю. Так ты брата ищешь… Или как?..

— Брата Вовку.

— Вступишь в контакт с Женей Лохматкиной?

— Да.

Парень задумался.

— Значит, чаем не обойдешься, — пришел он к выводу. — Вскроем банку тушенки… Или как?.. Говяжья. Первый сорт.

— Что вы!.. Не беспокойтесь, — застеснялся Саня.

— Делай, как я! — строго сказал моряк и направился в кухню. — Собираешься иметь дело с Женей, срубай два обеда да еще возьми сухим пайком.

— Зачем?

— Увидишь.

Они запили тушенку густым сладким чаем, и моряк погрузил в Санин портфель бутерброд. Бутерброд представлял собой разрезанную вдоль буханку хлеба. В середину моряк поместил полкруга колбасы.

— Теперь ты готов, — сказал он Сане. — Иди.

— А с художником?..

— Он сам разыщет тебя.

Когда Саня вышел из моряцкой квартиры, он уже тверже ступал по земле и, глядя на людскую сутолоку на автобусной остановке в Означенном, лишь усмехнулся.

Саня сидел на остановке. Пришел автобус из Абакана. С ним должна была прибыть Женя Лохматкина, комсорг стройки и капитан баскетбольной команды.

Баскетболистки клином, как крестоносцы, вошли в толпу, и толпа поспешно раздалась. Самые высокие девушки Саян шли, глядя перед собой в верхние стекла зданий: они привезли победу. Только одна портила гренадерский строй — до смешного мелкая рядом с подругами, хотя дерзости в ее повадке было на всю команду. Она была увешана сумками и авоськами, и Саня усмехнулся даже: «Хозяйственная особа!»

— Женя! Лохматкина! — закричал Саня. И надо же, именно маленькая остановилась.

— Чего вопишь? — Голосок у нее оказался резкий, хрипловатый.

Саня объяснил, чего он вопит.

— Вопрос ясен. Ладно. Найдем тебе брата, — отрубила Женя и вдруг пристально оглядела Саню голубыми твердыми глазами. Лодырь, нет? Сегодня занят?

— Я… У меня… Я на каникулах.

— Блеск! Будешь помощником. Держи! — Она в мгновение ока навесила на Саню тяжеленный рюкзак с впившимися в спину железными банками, всучила авоську. И Саня, не успев оглянуться, стал похож на караванного верблюда.

Женя и сама нагрузилась основательно.

— Что делать умеешь? — спросила Женя. В глазах ее был ледок.

— Ну… все… как его… пол мыть…

— Ничего не умеешь. Будешь на подхвате.

По бетонной дороге мимо них, рыча, обдавая черными выхлопами, проносились самосвалы.

Бетонная дорога вскоре кончилась. Пошли недостроенные корпуса, песок, гравий, грязь, кучи строительного мусора. Кругом — ямы, канавы с водой, хлипкие доски брошены с берега на берег.

— Не свались: покупки замочишь! — крикнула Женя.

— Сама не свались, — ответил обиженный Саня.

Одно утешало его: такая самостоятельная девушка — комсорг и капитан баскетбольной команды — была с ним почти одного роста. У него — метр сорок семь, у нее — метр пятьдесят, не больше. Плотная, крепкая, с пухлым лицом и нахально вздернутым носиком, в грубых брюках, подпоясанных солдатским ремнем с бляхой, Женя шагала широко, по-солдатски. По воротнику ее ковбойки билась грива огненно-рыжих волос.

Перешли железнодорожные пути. Смеркалось. Длинными колючими гирляндами зажглись лампочки высоко над головой и осветили карниз строящегося цеха, фигуры каменщиков, склоненные над кладкой. Каменщики стучали мастерками, как дятлы.

— К утру должны кончить кладку, — сказала Женя. — Событие! Мы с тобой встретим ребят как следует, верно? Видишь, — сказала Женя, останавливаясь, — третий слева — твой брат Володя Смирнов.

Но все фигуры были одинаковы — согнутые черные силуэты. И, наученный горьким опытом, Саня спросил:

— Смирнов… из Ленинграда?

— Не из Америки.

За стройкой пошли будки и вагончики. Они прятались в сумерках, выцветшие от дождей и снегов, расшатанные переездами.

Женя отомкнула амбарный замок на одной из будок и, щелкнув выключателем, осветила запущенность и безобразие: кучу грязных резиновых сапог на заляпанном полу, сохнущие портянки, замазанные раствором ведра, сломанные мастерки, голое черное окно…

— Не нравится? — хрипловато спросила Женя и внимательно посмотрела на нашего героя своими холодными глазами. От множества веснушек ее круглое лицо казалось солнечным, ярким. Не то что у Вовки, которого будто ради смеха озорник-маляр обрызгал охрой, стряхивая кисть. — Ну что ж, очень хорошо. Придется засучить рукава, — решительно сказала она, хотя рукава у обоих и так были засучены. — Вот тебе ведро, вот тряпка. Где канава с водой, видел?..

Саня побежал к канаве, зачерпнул два ведра воды и преодолел с ними расстояние до будки. За время преодоления он облил свои замечательные джинсы и замочил ботинки.

— Какой нелепый! — чему-то радуясь, воскликнула Женя. — Смотри, как надо. — Она повернула ведра лужками к себе. — Ни капли не прольешь… Мой пол!

Саня мыл. Он ползал, кряхтел, пыхтел, пачкался, ронял, ушибался…

А Женя? Женя вдруг преобразилась. Помните, какая она резкая, суровая вышла из автобуса? А тряпку в руках увидела будьте любезны! — даже засветилась от удовольствия. Женя работала с упоением, ловко, легко, весело. Это даже не работа была, а какой-то фокус, показанный с таким мастерством, что не только зрители, но и сам фокусник счастлив. Она получала удовольствие. Наслаждалась.

И когда Саня это понял, он задумался. И было над чем задуматься. Саня всегда был тайно уверен, что способен на любое, даже великое дело, стоит ему только очень, очень, очень захотеть. И теперь он решил убедиться, что это так. Саня добыл из кучи самый грязный сапог и напрягся, концентрируя на нем свою волю. Он очень, очень, очень хотел вымыть сапог так же быстро и ловко, как Женя.

Но руки не слушались, по локтям текла грязь. И черная тоска навалилась на Саню. Он очнулся только от радостного крика Жени:

— Ай да мы!

Действительно, будку было не узнать. Бело сверкал пол, на окне клетчатая абаканская штора, стол скрылся под клеенкой, разрисованной парусниками, голая лампочка утонула в багровом абажуре…

— Мы их научим красиво жить. Правда. Саня? — ликовала Женя Лохматкина. — Мы из них сделаем приличных людей.

Шел уже четвертый час ночи. Несмотря на мрачные мысли, а может быть, под их воздействием. Саня ощутил сильный голод и извлек из портфеля свой гигантский бутерброд.