Николай Внуков - Рассказы

— Сайленс! Тише! — стукнула карандашом по столу англичанка. — Соколов, переведите вы!

— По-моему, Кириков перевел правильно, — сказал я.

— А по-моему… — сказала Юлия Карловна. — Садитесь, Соколов. Садитесь, Кириков. Два. И два.

Авторучка англичанки дважды взлетела над журналом, как черная смертоносная ракета.

— Стыдно! — сказала Юлия Карловна, и плечи у нее вздрогнули. — У вас было в запасе два месяца. Вы вполне могли выучить грамматику. Ведь слова в иностранном языке — это еще не все. Надо знать, как из них составляется фраза. Стыдно!

— Блинов! — вдруг вызвала она. — А что вы думаете делать дальше? У вас три двойки.

Юрка встал и пожал плечами.

— Плииз икскьюз ми, Юлия Карловна, — сказал он. — Бат ми симс ай ноу инглиш.

Класс замер. Юлия Карловна побледнела. Наступила такая тишина, что стали слышны шаги уборщицы в нижнем коридоре.

— Уорд оф онэ, ай ноу инглиш, — сказал Юрка. — Из май прэнансиэйшн карэкт?

— Уот… — булькнула наконец англичанка. — Уот уоз ит хи сэд? Что он сказал? Что вы сказали, Блинов? Повторите еще раз. Сэй ит эгейн плииз.

— Ду ю андэстенд ми? — спросил Блин и улыбнулся.

Англичанка вынула из кармана жакета носовой платок и вытерла пот со лба.

— Подите сюда, Блинов, — сказала она по-английски. — Читайте вот это место.

Она открыла книжку и показала, откуда читать. И Юрка прочел. Он читал медленно, но очень хорошо. Он не волновался. Он был внимателен и серьезен, как никогда. Он перевел прочитанное и посмотрел на Юлию Карловну.

Растерянная англичанка теребила пальцами носовой платок. Наверное, она, как и весь класс, не могла понять, что происходит у доски. Открыв рты, мы разглядывали нового, непривычного Юрку. Мы смотрели на человека, который совершил чудо. Он подтягивался на турнике двенадцать раз. Он три раза подряд выжимал пудовую гирю. Но все это было абсолютной чепухой по сравнению с тем, что он сделал сейчас.

Юлия Карловна наконец пришла в себя. Лицо у нее стало строгим.

— Я хочу задать вам несколько вопросов, Блинов, — сказала она. Во-первых, с кем вы занимались?..

И в этот момент в коридоре звякнул и восторженно залился звонок. И сразу же класс взорвался, как фейерверк. Все кричали, прыгали через парты, бежали по проходам к столу. Вспархивали сбитые с парт книги, хрустели под ногами карандаши, истекали фиолетовой кровью чернильницы.

— Сайленс, бойс! Сайленс! Тише! — кричала Юлия Карловна, но мы не могли остановиться. Мы не могли не кричать. Мы оцепили стол и требовали пятерку. Только пятерку!

— Да, да, — сказала Юлия Карловна. — Только пусть он сначала объяснит, с кем он занимался. Кто вам помогал, Блинов?

— Никто, — сказал Юрка своим глуховатым голосом. — Никто мне не помогал. Просто я разозлился…

— Что? Вы хотите сказать, что вы разозлились и выучили английский язык?

— Нет. Я не это хочу сказать. Случайно мне попалась в руки одна книжка… Сейчас я вам покажу…

Раздвинув плечом наш круг. Юрка прошел к своей парте и достал из портфеля книжку.

— Вот, — сказал он, положив книжку перед Юлией Карловной.

Это была наша «Бхагават-Гита», которую Блин так и не отдал Орьке.

— «Йога тела, йога духа и йога самоотречения», — прочитала англичанка. Что это за чепуха?

— Это не чепуха, — сказал Юрка. — Йоги были умными людьми. Они умели замечательно тренировать память. И еще вот здесь… — Юрка перелистал книжку, — вот здесь сказано, что, пользуясь методом йогов, человек средних способностей может выучить любой язык за пять — шесть недель. Я прочитал это и подумал: неужели во мне нет даже самых маленьких средних способностей? Люди могут целый язык за полтора месяца, а я даже того, что в тонюсеньком учебнике, не могу. Что я — хуже других, что ли?

— Так как же вы все-таки учили? — спросила Юлия Карловна.

— Вот так и учил, — сказал Юрка. — Слова запоминал с ходу, по способу йогов, а потом читал «Тома Сойера» на английском. Сперва плохо получалось, а потом все лучше и лучше. И грамматика как-то сама собой… А в книжке чистая правда сказана. Насчет человеческих возможностей. Ведь я «Тома Сойера» за полтора месяца…

Юлия Карловна улыбнулась, сняла колпачок со своей авторучки и вывела в четвертной графе против Юркиной фамилии красивую пятерку.

Все опять страшно заорали и бросились к Юрке.

Я встретился глазами с Орькой и показал ему кулак. Орька шмыгнул носом и отвернулся.

В жарком индийском городе Майсуре на центральном почтамте служил тихий, незаметный чиновник Джаган. Рано утром он приезжал на работу на стареньком велосипеде и весь день разбирал письма, не доставленные адресатам. Полутемная каморка, в которой работал Джаган, называлась «Отделом недоставленных писем». На письмах почтальоны ставили пометки. Письма с надписью «адресат выбыл» Джаган откладывал в специальный ящик. Те, на которых стояла надпись «адресат умер», шли в архив.

Однажды Джаган разбирал архив. Там скопилось несколько тысяч писем, почти за столетие. Кто знает, может быть, когда-нибудь найдутся родственники умершего и потребуют письма? Такие случаи бывали.

Тонкие коричневые пальцы привычно сортировали письма по годам. Джаган вынимал конверты из пыльной корзины, бросал взгляд на дату штемпеля и аккуратно укладывал письмо в соответствующую ячейку на стеллаже. Корзина постепенно пустела. День клонился к вечеру. В узенькое решетчатое окно проник красный луч солнца.

Вдруг Джаган вздрогнул и встал. В руке он держал пожелтевший грязный конверт с выцветшим неразборчивым адресом. Но не конверт и не адрес поразили Джагана, а марка, которую он увидел. Она была бледно-розовая, без зубцов и очень невзрачная, почти незаметная на желтом фоне конверта.

Джаган прослужил в почтовом ведомстве двадцать четыре года и знал все марки мира. Но такую он видел только в каталоге.

Бледно-розовый прямоугольник с надписью по краям: «British Guiana. Postage. One cent», а в центре прямоугольника нарисован идущий по волнам двухмачтовый парусник.

Не выпуская из рук конверта, Джаган проверил, хорошо ли заперта дверь в архив, потом на цыпочках подошел к столу, ближе к свету, и снова тщательно осмотрел марку. Руки у него дрожали, на лбу выступили крупные капли пота. Он боялся ошибки.

Но это была она, та самая марка, и корабль, нарисованный на розовом поле, назывался «Дамус Петимус».

Джаган присел на стул. Нужно было прийти в себя, собраться с мыслями, успокоиться.

Таких марок — он это знал — во всем мире было только две штуки. Одна хранилась в специальном стальном сейфе в Британской национальной коллекции, другая — в частной коллекции миллионера Рокфеллера в Америке. По курсу, указанному в филателистическом каталоге, эта марка стоила сто тысяч долларов.