Владимир Великанов - Стригунки

Наташа постучала в низкую, растрескавшуюся дверь, на которой белилами была намалевана большая неуклюжая цифра «5». Из-за двери послышался голос Птахи:

— Ну, кто там?

Наташа вошла. Птаха сидел на табуретке посреди маленького коридорчика и строгал большим кухонным ножом палку. В коридорчике плавал сизый табачный дым, а на лавке, где стояли ведра, лежала дымящаяся папироса.

Увидев Наташу, Миша растерялся и привстал:

— Ну, чего пришла?

— Здравствуй! И надымил же ты! Хоть топор вешай!

— Это уж мое дело. Пришла-то зачем?

— Насчет повестки. Сам же просил.

Миша побледнел:

— Прислали, значит?

— Да не прислали.

Птаха облегченно вздохнул:

— То-то же! Капитан врать не будет.

Миша отодвинул табуретку и уже приветливо сказал:

— Чего на пороге стоишь? В комнату пойдем. Хотя она у нас одна…

— Ну и что ж! Вот у меня отец — депутат Верховного Совета, а мы тоже в одной комнате живем, — ответила Наташа, входя вслед за Птахой в его скромное жилище. — И то комнату дали, когда я приехала, а то в общежитии жил бы.

Миша даже приостановился от неожиданности:

— У тебя отец депутат? Верховного?

— РСФСР.

Наташа присела на шаткий венский стул, стоящий около единственного в комнате стола. Стол был покрыт старой клеенкой, на которой виднелся след от горячего утюга и темнело немало чернильных пятен.

Над столом в простенькой деревянной рамке висела фотография военного. Снят он был в полный рост на фоне красивого озера, по которому плавали грубо намалеванные лебеди. На груди военного было два ордена Славы. Заметив, что Наташа смотрит на фотографию, Птаха с гордостью сказал:

— Отец мой! Два ордена Славы имел. Третьей и второй степени.

— Ну, а как у тебя-то дела? — спросила Наташа.

— Утряслось. Замнач отделения капитан сказал: «Под суд не отдам. Солдатский сын! Ну, а если повторится, — говорит, — своей рукой, по-отцовски, ремнем перепояшу…» Боялся я его! Вообще-то он хороший!

Помолчали.

— Нового-то чего у вас? — спросил, наконец, Птаха.

— Все новое. Я вот двойку, например, по математике получила.

— Ты? Двойку?! У Поликарпа! Нехорошо… Он дядька стоящий…

Миша вдруг остро вспомнил школу, класс, ребят. И неизведанная доселе тоска защемила его сердце.

Слоняться по городу ему надоело. Участковый милиционер теребил: почему, мол, не работаешь и не учишься? Бранила мать. Вернуться же в школу Мише не позволяла гордость.

— Значит, учитесь, говоришь… — сказал он.

— Слушай, Мишка, — неожиданно сказала Наташа. — У нас к тебе серьезная просьба: фатеевскому отцу помочь надо.

— А чем помогать-то?

— Он сделал важное изобретение, и теперь наши ребята — Никифоров, Зимин, Мухин, Васька и я помогаем ему начинять пластинками электрические кирпичи.

— Мне Никифор когда-то говорил. Я-то думал, что это так, для оживления пионерской работы, что называется, меня Никифор агитирует. Силен мужик Фатеев.

Птаха задумался.

— Для оживления… Когда мне Колька сказал, что ты помогать отказался, мне даже обидно за тебя стало. Ну, думаю, не человек, значит, Мишка. Инвалиду-изобретателю отказался помочь…

— Это я-то не человек? — возмутился Птаха. — Толком объяснять надо. Вот что!

— А я толком и объясняю. Так пойдешь к Фатею?

— Вопрос! Как же я инвалиду не помогу! Я тебе не Окунь какой-нибудь! Только, Наташка, уговор: ни ты, ни ребята в школе про это ни гугу! Это мое личное дело.

…Первой в квартиру Фатеевых вошла Наташа. За нею с достоинством вошел Птаха. Не дожидаясь приглашения, он снял пальто и бросил на ходу:

— Что ж вы, орлы, раньше не сказали, что тут такое дело?

— Говорил я тебе, — ответил Никифоров.

— Как говорил-то? Надо было сказать: Птаха, приходи работать в такое-то время. Разве я отказался бы? — Миша снисходительно провел указательным пальцем по Васиному носу и сказал: — Ну, знакомь с отцом.

Иван Дмитриевич приподнялся на локтях и протянул Птахе руку.

— Иван Дмитриевич.

— А я — Птаха. Михаил Птаха.

Миша деловито осмотрел постель, и, показывая на прогнувшееся одеяло в том месте, где должны были находиться ноги Ивана Дмитриевича, заметил:

— Здорово у вас… Серьезное дело!

Ивану Дмитриевичу Птаха понравился, и он сказал:

— А ты, Михаил, атаман.

Птаха немного смутился.

После того как Иван Дмитриевич объяснил, что надо делать и ребята приступили к работе, Коля шепотом спросил Птаху:

— Слушай, Мишка, ты, значит, нигде не работаешь и не учишься?

Птаха ответил громко, обращаясь ко всем:

— Уговор: пришел к вам — будьте довольны и здоровеньки! А что у меня да как — мое дело. И в школе про то, что я с вами работаю, ни одной душе ни слова. Даже Поликарпу! Понятно?

— Понятно, — ответил Олег.

— Вы меня извините, товарищ Фатеев, — обратился Миша к Ивану Дмитриевичу. — У меня к ним свои дела.

— Ладно! Ладно! Вижу, ты человек принципиальный, — отозвался Иван Дмитриевич. — Потом как-нибудь потолкуем.

Ребята замолчали и углубились в работу.

После уроков Коля Никифоров задержался в классе, чтобы написать заметку для школьного радиоузла, которую от него уже целую неделю требовал редактор. В класс вошел Поликарп Александрович. Он хотел проверить, в каком состоянии дежурные сдают классную комнату второй смене.

Учитель поинтересовался, чем занят Никифоров, и, узнав, что тот пишет заметку о помощи ребят инвалиду Фатееву, сказал:

— А хвастать нам пока особенно нечем.

— И я то же редактору говорил. А он: пиши, и все.

Поликарп Александрович присел на парту рядом с Никифоровым.

— Видишь ли, Николай, — начал он. — Вы заняты большим, нужным делом. Вы не считаетесь со временем, не щадите сил. Но вас только четверо. Понимаешь, Коля? Четверо!

— Не четверо, Поликарп Александрович, — перебил Коля. — Еще Губина работает.

— Наташа? Это хорошо… Только пусть она особенно не увлекается, а то опять математику запустит.

Поликарп Александрович задумался.

— Я вот о чем хотел с тобой поговорить, — продолжал он. — Представь себя, ну, скажем, на месте Сорокиной. Вот пришел ты в школу, отсидел пять уроков. Вернулся домой… А дальше? Ты видишь, что кто-то чем-то занят, куда-то спешит… А ты?

— Ну и пусть бы нам помогали.

— А вы толком-то объясняли, что у вас за работа? Ты же председатель всего отряда, а не только вашей группки. Пойми, Никифоров, если будут проводиться сборы, будет дружным отряд, то помогать Фатееву будут не пятеро, а пятнадцать, двадцать, а то и все тридцать человек!

Поликарп Александрович напомнил, что в плане работы отряда имеются темы интересных и нужных сборов.