Владимир Великанов - Стригунки

В класс стали заглядывать ученики второй смены. Поликарп Александрович встал.

— Только сам за все не хватайся, — посоветовал он. — С Наташей Губиной посоветуйся.

Поликарп Александрович пошел в учительскую, а Коля побежал на четвертый этаж в пионерскую комнату, где, по его расчетам, должен был находиться редактор радиогазеты. Редактора в пионерской комнате не оказалось, зато там была Наташа Губина. Она расклеивала в альбом вырезки из газет.

В комнате толкались ребята из второй смены. Кто пришел сюда по делу — узнать о дежурстве, положить на место взятые вчера краски, а кто так — от нечего делать, чтобы убить время, оставшееся до звонка.

— Ты скоро это кончишь? Поликарп Александрович велел мне с тобой насчет сборов посоветоваться, — сказал Коля, легонько дернув Наташу за косу. — Кончай работу, пойдем домой. По дороге поговорим.

Наташа быстро сложила альбомы и газеты в шкаф и пошла догонять Никифорова.

На улице было ветрено и холодно. Коля застегнул на все пуговицы свое старенькое пальтишко и сказал:

— Так вот… Поликарп Александрович посоветовал один сбор провести. О будущем… О строительстве коммунизма… Поликарп Александрович говорит, что мы должны нагляднее представить все себе… Коммунизм — это не далекая мечта, а наш завтрашний день. Это в общем сбор о том, сколько у нас сейчас выращивается зерна и сколько его потребуется, чтоб его было прямо завались. Сколько есть у нас скота и сколько должно быть. Сколько добывается угля и сколько нужно. Сколько выпускается сейчас ботинок и туфель и сколько нужно. Тут, говорит Поликарп Александрович, надо не только собрать всякие сведения и сделать вычисления, но и помечтать. Сколько ты хочешь иметь платьев?

— Мне хватает, — засмеялась Наташа.

— Нет! При коммунизме нужно, чтобы люди хотели самого хорошего. Ну, какое ты хочешь платье?

Кому-нибудь другому Наташа, пожалуй, и не ответила бы на такой вопрос, но Колька расспрашивал от души, и она сказала:

— Ну, шелковое, голубое…

— Хорошо. Голубое. А еще? Давай еще! — настаивал Коля.

Наташа задумалась: «Действительно, при коммунизме нужно хотеть все, как в сказке». Наташа хотела ответить, что ей нужен красивый спортивный костюм, чтобы ходить на каток, но вспомнила: «Мы его с папой в воскресенье пойдем покупать».

Никифоров выжидал, а потом не выдержал:

— Велосипед, автомобиль, моторную лодку — требуй все, что хочешь. Даже самолет! — перечислил Коля все, что хотел иметь сам.

— Зачем же мне самолет? Если б я летчицей была…

— Все равно нужен. Для удобства… Чтобы к знакомым в гости летать. Так вот, — продолжал Никифоров, — это то, что люди будут иметь при коммунизме. Но главное, надо поговорить, как люди сейчас должны работать, чтобы коммунизм построить. Пригласим на сбор рабочих, колхозников.

— Мой отец может прийти, — загорелась Наташа.

— Правильно! — обрадовался Никифоров. — И отца Мухина попросим. Его летом от завода посылали помогать подшефному колхозу. И академика Окунева пригласим на сбор…

Увлеченный разговором, Коля сказал Наташе, что, закончив школу, будет учиться на инженера-электрика и построит в пустыне солнечные электростанции.

— А кем ты хочешь быть? — спросил он.

— Дай честное слово, честное пионерское, что никому не скажешь.

— Честное пионерское!

— Артисткой! Только никому…

— Я же слово дал.

— Ты, Коля, кажется, свой дом прошел.

— Я в детский сад за Петей, за соседским мальчишкой, иду. Вот он, детский сад-то…

— Я тебя подожду, — неожиданно сказала Наташа.

Минут через пять Никифоров вышел, держа за руку мальчугана лет пяти. Наташа взяла мальчугана за другую руку, и все вместе зашагали обратно.

— Мы в семь часов у Фатея собираемся. Придешь? — спросил Коля, прощаясь.

— Конечно, приду, — ответила Наташа и, размахивая портфеликом, пошла домой.

По радио прозвучали сигналы проверки времени, и началась передача последних известий. Диктор читал корреспонденцию из Ленинграда об изготовлении мощных электрогенераторов для великих гидростанций на Волге.

— Ну и мы свою скоро пустим, — пошутил Иван Дмитриевич.

— Нам еще много кирпичей делать, — ответил Коля. — Не скоро пустим.

— Ничего. Вы у меня стахановцы.

Вася, Птаха, Мухин работали за столом. Коля примостился на маленькой табуреточке, которая в давние годы служила Васе для игр.

Иван Дмитриевич с постели командовал своим «цехом». Время от времени он подзывал к себе кого-нибудь из ребят и показывал, как надо изолировать полупроводниковые пластинки.

Фатеев и сам работал. Одеяло на его кровати было покрыто старой клеенкой, и на ней лежали кусачки, плоскогубцы, проволока, обрывки асбеста.

Хотя такой однообразной и кропотливой работы, как монтаж термобатареек, Миша Птаха не любил, работал он добросовестно. Время от времени он посматривал в сторону Ивана Дмитриевича, пытаясь разобраться, что происходит сейчас в душе этого человека.

Иван Дмитриевич аккуратно перекладывал пластинки и проводки кусочками асбеста.

«Неужели он может хоть на минуту забыть про свои ноги?» — думал Птаха.

За окном на фоне серого осеннего неба на сырых облетевших ветках клена галдели вороны. Откуда-то издалека, должно быть с соседней улицы, доносились гудки автомобилей. Под окном кричали рабочие, прокладывающие газовые трубы.

«Не может быть, чтоб он про ноги забывал, — продолжал размышлять Миша. — Наверно, посмотрит иногда в окно, и так ему на улицу захочется… Только виду подавать не хочет. Ну и характер у человека!»

Уже в первый день Птаха монтировал батарейки не хуже своих товарищей. Но, как заметили ребята, сегодня он явно торопился. Птаха уже несколько раз бросал реплики насчет того, что, мол, «скорей выполним норму — скорей пойдем домой» или «кончил дело — гуляй смело».

И Птаха действительно сидел как на иголках. В половине девятого к нему должен был прийти покупатель двух почтарей. Вот уже восемь часов пятнадцать минут, а он все еще здесь.

«И главное, с этого мужика цену настоящую взять можно, — терзался Птаха. — Клепальщиком на заводе работает. Значит, деньги у него есть».

А стрелка часов ползла и ползла…

«И в кино дело сорвалось, — продолжал размышлять Птаха. — На десятичасовой идут плохо. А все Наташка виновата. Предлагали же: давайте домой работу возьмем. Так нет: «вместе всем веселей!» Веселее! А сама сегодня не пришла!»

Не было в этот день и Олега.

«Ну, Зимина мать не пустила, — рассуждал про себя и Никифоров. — Но Губина? А уверяла: «Обязательно! Точно!» Девчонки и есть девчонки!»

В подъезд дома, где жили Зимины, Коля, как обычно, вошел с благоговением. Здесь всегда была образцовая чистота и торжественная тишина. У дверей сидела лифтерша и по черному шелку вышивала красные и белые цветы.