Эсфирь Цюрупа - Жил-был Пышта

И вот все собрались уходить по делам, и Фёдор сказал:

— Мой совет — сперва сделан задание по письму, потом сбегай к колонке за водой, да не забудь запереть дверь ключом. А решётку чисти на закуску.

Майка прибавила:

— Будешь воду набирать, не налей в сапоги.

Женя прибавил:

— Если можно, не клади автобус на бок и не ставь его вверх колёсами.

А Владик прибавил что-то про большую ответственность.

— А в случае какого-нибудь ЧП сигналь! Мы услышим! — сказал Фёдор. ЧП, как известно, значит чрезвычайное происшествие.

Все ушли. Почему надо сперва делать задание по письму, когда такая прекрасная погода?

Пышта взял чайник и отправился к колонке. Сперва немного погулял, посмотрел, что за деревня Семиречка, в которой они остановились. Речек не оказалось ни одной, а только пруд, и в нём два гуся.

Народу на улице не было. Вдалеке тарахтел трактор, гудела механическая пила. Взрослые были ещё на работе, а ребята в школе.

Пышта набрал воды и пошёл назад.

Он вздрогнул и остановился.

Из всех окон автобуса торчали ребячьи головы — в ушанках и платочках, в школьных фуражках. А одна голова, в военной пилотке, торчала на шофёрском месте.

Вот беда так беда. Забыл запереть дверь. Автобусом завладели семиреченские ребята.

Он подёргал дверь, а они не пускают. И расплющивают носы об стекло, корчат из окон насмешливые рожи.

ЧП! Надо сигналить. А как проберёшься к сигналу? И куда пошли Непроходимимы — в сельский Совет, или на ферму, или в контору, или ещё куда. А вдруг ребята станут печатать на машинке? Или плёнки перепутают в коробках? Он же ответственный за всё хозяйство!.. А тот мальчишка, в пилотке, уже крутит шофёрское зеркальце, жмёт на педали и воображает, что если руки на баранке — значит, он ведёт машину! Воображала!

А девчонки до того допрыгались, что бумажные трубки посыпались сверху. А одни мальчишка сделал из трубки колпак, и надел на голову, и нос Пыште кажет… ЧП, ЧП, страшное ЧП! Как дать сигнал?

Пышта колотил кулаками в голубые бока автобуса — ничего не помогало. Тогда в голову ему пришла хитрая мысль: он стал стучать только в кабину, он стал грозить кулаком только воображале водителю. Он кричал:

— А ты попробуй только посигналь! Я тебе ка-ак стукну!

— Испугался я тебя! — крикнул в ответ парень в пилотке и стал нажимать в кабине всё подряд.

И Пышта догадался, что он не знает, где сигнал.

— Эй, ты, лучше не дотрагивайся до чёрной кнопки посреди баранки! А то получишь по затылку!

Автобус сразу коротко тревожно прогудел. Пышта оглянулся. Улица пуста.

— Ха-ха-ха! — злодейским хохотом захохотал Пышта. — Разве так сигналят? «Би-би»! — передразнил он. — Шофёры долгий гудок дают. Да тебе не суметь!

Паренёк надавил кнопку, и сигнал загудел без остановки.

— Что, испугался я тебя? — прокричал парень в пилотке сквозь щёлку шофёрского окна.

На улице показался Фёдор. Он шёл к автобусу огромными шагами, и куртка его, накинутая поверх свитера, развевалась, как чапаевская бурка.

Ребята повскакали с мест и посыпали из двери, как горох.

А огромный, бородатый Фёдор придерживал дверь, чтоб не закрылась и не ударила кого-нибудь из них. Он не сказал им ни слова, пальцем не тронул, только смотрел им вслед и качал головой:

— Да их тут целая армия… Пойдём поглядим, что они натворили…

Они вдвоём собрали рассыпанные трубки. Остальное было в порядке.

— И куда тебя ноги понесли? — огорчённо спросил Фёдор. — Почему машину не запер?

— Я откуда знал, что они как раз сейчас мимо пойдут?.. — защищался Пышта.

— Ты просто недисциплинированный человек, — грустно сказал Фёдор.

«Опять про дисциплину! Даже зубы заныли», Пышта рассердился. И пошёл в атаку.

— Дисциплина — это одни только «нельзя» и ни одного «можно». Никому она не нужна!

— Вот ты как рассуждаешь… — удивился Фёдор. — Когда мы с тобой ведём автобус, красный свет говорит нам «нельзя». Для чего?

— Пышто столкнёшься с другой машиной!

— Так. Значит, «нельзя» придумано для того, чтобы людям ездить было безопасно. Вот она — дисциплина. Будем продолжать спор?

Пышта сказал:

— Ты меня сегодня скучно воспитываешь, ещё скучней, чем Владик.

— Тебе, что ли, оркестр приглашать? — возмутился Фёдор. — Скажи спасибо, что воспитываю и объясняю, а то могу дать раз-другой по мягкому месту.

— Нет, тогда уж лучше оркестр, — согласился Пышта.

— Слушай, ты, тип, выполняй задание, выноси коврики! — Фёдор спрыгнул на землю, раскрыл железные створки капота и стал что-то проверять в моторе.

А Пышта вытащил на пожухлую траву коврики и стал поливать их из чайника и мыть щёткой.

— Я расскажу тебе одну историю, — сказал Фёдор. — Я тогда на шахте работал… Однако уши не развешивай, работай, а то замолчу.

Пышта тёр коврики изо всех сил.

— В нашу комсомольскую бригаду взяли ученика, Николку. Мой дружок учил его нашему горняцкому делу. И как стойки крепить учил, чтоб свод не обрушился, и как отбойным молотком твёрдый пласт отбивать. Твёрдый пласт без смекалки не возьмёшь. Надо точно определить, где в нём затаилась мягкая прожилка…

Мы Николкиными успехами гордились. Думали: вот растёт нам верный, умелый товарищ. А в шахтёрском деле, Пышта, верный товарищ — как в разведке, а может, даже — как в космическом полёте. А вернее сказать — как во всей жизни… Надо быть уверенным, что рядом верный друг: не подведёт, выручит, как и ты его…

У Николки нашего руки золотые и голова смекалистая. Одно нам было не по душе: не точный он был, не обязательный, разболтанный какой-то. Пошлёшь за делом — пропал на битый час, ноги его куда-нибудь завели…

Пышта решительно поставил чайник на траву:

— Всё! Кончил я их мыть, всё равно затопчут. Думаешь, не понимаю? Опять про дисциплину рассказываешь!

— Ни разу слово «дисциплина» не скажу, — пообещал Фёдор… — В шахтах работают сильные насосы. Накачивают свежий воздух, высасывают глубинный. Но в старых шахтах есть уголки, где воздух застаивается, иной раз скапливается опасный подземный газ. Он может взорваться от малой искры, и потому в шахте курить запрещено.

На нашей старой шахте так было заведено с давних времён. Перед спуском вниз каждый горняк за стыд для себя не считает, проходя мимо старика Егорыча, показать руки, оттянуть карманы: удостоверься, Егорыч дорогой, я свою профессию уважаю, своих товарищей не подведу, гляди — нет у меня ни табака, ни огонька.

И вот спускаюсь я… то есть мой друг, однажды с Николкой. На плечах отбойные молотки, на шлемах горят лампы шахтёрские с безопасным светом. А у Николки с собой ещё и топор — стойки ставить.

Николка перед стариком карманы вывернул, говорит:

«Глядите, папаша, я человек сознательный — ни огня, ни курева!»