Анатолий Домбровский - Мальчишки из Васильков. Повести.

Цапля опустилась на противоположном берегу. Вытянув шею, повела крыльями, укладывая их поудобнее, вошла в воду.

— Кочерга? — оживился Степка.

— Позови ее, — предложила Лена. — Спорим, что она на твой голос даже головы не повернет.

— На что спорим?

— Просто так.

— Ладно, — согласился Степка. — Как ты ее зовешь?

Лена сказала.

— Цап-цап-цап! — прокричал Степка, приставив ко рту ладони.

Цапля остановилась и посмотрела в их сторону.

— Ну что? — обрадовался своей победе Степка и снова позвал: — Цап-цап-цап!

Цапля помедлила немного, повертела головой и неторопливо пошла к ним.

— Ох противная, — сказала Лена, привстав. — Разве не противная?

Лена обиделась на цаплю. За Колю Ив а новича обиделась, на чей голос цапля никогда не подходила. Степкина радость была ей неприятна, словно он победил в споре не ее, а Колю Ив а новича.

— У тебя девчоночий голос, — нашла она, наконец, оправдание. — Она, наверное, подумала, что это я ее позвала.

Цапля остановилась от них метрах в тридцати, смотрела, вытянув кверху шею.

— Ну, что тебе? — спросил Степка.

— Она решила узнать, кто ты такой, — сказала Лена. — Ей непонятно, почему ты здесь. Правда, Кочерга?

Цапля опустила клюв в воду, поводила им по дну и снова подняла голову. С клюва часто капало, словно цапля вынула из воды низку блестящих бусин.

— Поговори со мной о чем-нибудь, — попросила Лена.

— Не знаю, о чем, — ответил Степка.

Пока выбрались из зарослей тростника, пока шли к сторожке, Степка думал о том, что надо, наверное, вернуться домой. Не потому, что расхотелось жить на острове. Степке показалось, что Лена обиделась на него. Сам он был в этом виноват, конечно. Ей хотелось, наверно, чтоб он веселил ее, разговаривал, а он все молчал — не совсем, правда, с немым сравнить его нельзя, но и интересным собеседником тоже не назовешь. Не стоило Лене приглашать его на остров, не стоило ради этого уговаривать отца. Она надеялась, конечно, что с ней будет болтливый Стен Клименс, а оказалось, что рядом бродит Степка-молчун, скучная личность.

— Как только утихнет море, я вернусь в Гавань, — сказал Степка, когда они подошли к сторожке.

— Почему? — удивилась Лена.

— Так нужно, — отвернулся Степка.

— Кому?

— Мне.

Степка втайне надеялся, что она примется отговаривать его, скажет: «Брось ты это, Степа!», но Лене не пришло это в голову.

Она сказала:

— Как хочешь.

И правильно сделала: ведь он даже не счел нужным объяснить ей, почему он решил вернуться домой.

Кузьма Петрович лежал на лавке и читал книгу. Это была старая книга с пожелтевшими листами, с растрепанными и замусоленными уголками.

— Намерзлись? — спросил он, не отрываясь от книги.

— Ага, — ответил Степка, потирая плечи.

— Я тут суп рисовый сварил. Похлебайте-ка!

— Какой ты молодец, папка! — сказала Лена.

— Делать нечего... Забрались мы с вами к черту в пасть.

— Ты чем-то недоволен? — спросила Лена.

— Показалось мне, будто на Желтом мысу стрелял кто-то... Разузнали, наверное, что я здесь, что не могу выбраться, и охотятся себе спокойно... Только я все равно узнаю, кто стрелял, — Кузьма Петрович отложил книгу и сел.

— Папка у меня настоящий комиссар Мегрэ, — сказала Лена. — Он браконьеров по глазам узнает. Если глаза вертятся — браконьер, если застывшие, как стекляшки, — тоже браконьер, — засмеялась она.

— А у остальных какие глаза? — спросил Степка.

— У остальных — спокойные, — ответил Кузьма Петрович, — потому что совесть спокойная. Вот у тебя, например... Ну-ка, ну-ка, погляди на меня.

Степка взглянул на Кузьму Петровича, но тут же отвел глаза.

— Тэк-с, — проговорил Кузьма Петрович. — Прыгают. Беспокойство души, нетерпение, тревога...

— Ты как цыганка-гадалка, — сказала Лена, ставя на стол кастрюлю с супом.

— А вы не поссорились? — спросил Кузьма Петрович.

— Нет, — ответила Лена. — С чего ты взял?..

— Ладно, это я так, — он взял книгу и снова лег.

— Садись, — сказала Степке Лена. — Гляди в тарелку — глаза прыгать не будут.

— Злюка ты, — проговорил Степка.

— Папка, ты слышал? — стукнула ложкой по столу Лена. — Он меня злюкой назвал!

— Не мешайте мне читать, — невозмутимо сказал Кузьма Петрович. — Тут Эдмон как раз в мешок залез. Сейчас будут бросать в море. Беспокоюсь, что на этот раз не успеет разрезать мешок...

— Жив останется твой несчастный Дантес, не волнуйся. Это он графа Монте-Кристо читает, — пояснила Лена Степке. — В который раз, папка?

— В третий, — ответил отец.

— Видишь, и все волнуется. Притворяешься, папка?

Кузьма Петрович улыбнулся и сказал:

— Большой был писатель этот Дюма, фантазер... Надо нам с тобой дочка поискать на острове клад. Может найдем, а?

— Видишь, какой он у меня еще мальчишка, — сказала Лена.

— Если ветер стихнет, поплывете в Гавань? — спросил вдруг Степка у Кузьмы Петровича.

— Посмотрим. А что?

— Я поплыву с вами.

Кузьма Петрович взглянул внимательно на Степку, потом на Лену, ничего не сказал. Лена встала из-за стола, подошла к отцу, взяла из его рук книгу.

— Чего тебе? — спросил он.

— Ты его не бери с собой, — сказала Лена. — Пусть возвращается, как добирался. Нечего тебе из-за него лишние мозоли натирать.

— Значит, поссорились, — заключил Кузьма Петрович. — Вот и дуйтесь теперь друг на друга на здоровье. А я буду спать, — он повернулся на бок лицом к стенке.

Лена, не взглянув на Степку, сняла с гвоздя плащ и ушла.

Степка остался сидеть. Он ждал, что Кузьма Петрович спросит его, почему они поссорились, и волновался, потому что не знал, как ответить, ко Кузьма Петрович даже не шевельнулся. Не верилось, что он уснул.

Степка снял ботинки и тоже лег, подложив под голову старый, пахнущий рыбой ватник. Лежал с закрытыми глазами, прислушивался, не идет ли Лена.

Лена сидела в вытащенной на берег лодке, завернувшись в отцовский плащ, тихонько напевала в нос, покачиваясь из стороны в сторону.

Чаймор, Чаймор, большая белая птица, бродит по берегу, совсем одна. Кольца на ногах. Одно подарили здесь, а другое — в какой далекой стране? Тоскует ли Чаймор по ней?

У Коли Ив а новича тоже две страны: одна маленькая — этот остров, а другая там, на большой земле. Вспоминает ли Коля Ив а нович о маленьком острове?

Хочется думать, что Чаймор тоскует, что Коля Ив а нович вспоминает. Но кто, кроме них, знает, так ли это?!

Волны все бьются и бьются о берега острова. А остров стоит. Но мог, наверное, уплыть в далекие широты. Почему стоит остров? Что его удерживает? Может быть, он влюбился в звезду, которая по ночам горит прямо над ним? Или он жалеет Чаймора, которому тогда некуда будет вернутся?