Лариса Евгеньева - Лягушка (Повесть и рассказы)

— Проводишь? — не глядя, спросила Римма.

— Волдырь натерла. — Дина потрясла ногой.

Она смотрела, как они уходили: Лёка посредине, а Марат и Римма с обеих сторон держат ее за руки.

Громко и резко закричала сойка. Дина заметила шмыгнувшую по ветке белку и хотела окликнуть Лёку — та все время мечтала увидеть в лесу настоящую белку (белку в зоопарке Лёка почему-то считала ненастоящей, вроде игрушечной, что ли), но они отошли уже довольно далеко. Дина вдруг почувствовала себя ужасно одинокой, хотелось, чтобы кто-нибудь приласкал ее — пусть даже Римма. Но Римма когда-то в самом начале пыталась погладить ее по голове — она мотнула головой и так посмотрела, что Римма отдернула руку, точно ожегшись.

Она с каким-то облегчением увидела, как, мелькнув в последний раз, исчезла за деревьями яркая юбка Риммы. Все время, пока они были, Дина чувствовала какое-то раздражающее неудобство. От виноватого вида, от заискивающего голоса Риммы. Почему она так с ней разговаривает, словно в чем-то провинилась? «Ты знаешь почему, — ответила она себе самой. — Знает кошка, чье мясо съела! Все правильно». А прежней уверенности отчего-то не появлялось…

Дальше все закружилось, понеслось, полетело и помчалось. Казалось, что все происшедшее вместилось в один день — между тем от начала и до конца прошла ровно неделя. Конец, разумеется, — тот миг, когда она в запотевшем окне троллейбуса в последний раз увидела Марата. Начало… Вот оно.

Солнечный день, такой жаркий, что, кажется, не исход августа сейчас, а самая макушка лета. Их отряд на озере, все обветренные, загорелые, и только Сева прячется в тени, оберегая свое веснушчатое, никогда не загорающее тело. С чего же все тогда началось?.. «Случайность это или нет? — снова и снова думала Дина. — Нет, пожалуй, не случайность. Не было бы этого повода — нашелся бы другой». Просто с некоторых пор она начала кое-кому действовать на нервы. Асланянцу, например, или Скородумову. Зотикову еще. И именно с тех пор, как Сева-вожатый собрал их на террасе. До этого они Дину почти не замечали, после — начали замечать. Смешки, ехидные взгляды, глупые замечания вроде «вон каша Дездемоночка потопала». Асланянц вообще всех девчонок начал называть Дездемонами. Так и говорил: «Привет Дездемонам!» Или «Дездемоны, в волейбол перекинемся?» Но это так, между прочим, а по-серьезному им чем-то мешала именно Дина.

Они с Маратом играли надувным мячом, зайдя по колени в воду. Солнце жарило вовсю, все вокруг, разомлев, притихло — даже ветерка не было слышно, даже плеска волн. Потом вдруг завизжали девчонки, но и их голоса, и голос Севы донеслись словно сквозь стекло. Дина следила, как летит к ней, кувыркаясь, красно-белый мяч, и легко, кончиками пальцев, толкала его назад, к Марату. Потом вдруг мяч, не долетев, упал посередке между ними и закачался на воде, а Дина услыхала голос Скородумова:

— Эй, Павлов! Идь сюда, дело есть.

Они стояли на берегу, все трое — Скородумов, Асланянц и Зотиков, — и Скородумов что-то бережно держал на вытянутой ладони. Марат спросил:

— Чего?

— Идь, не бойся. Глянь.

— Лягушка, — сказал Марат, подойдя. — И что?

— А ничего. Мы тут поспорили просто, слабо или не слабо Павлову положить Динке за шиворот лягушку.

— С какой стати?

— Да так… Шутка.

— Эй! — позвала его Дина, подбрасывая мяч.

Марат двинулся обратно и чуть не растянулся на подставленной ноге Асланянца.

— Она сказала тебе «эй»? — произнес в нос Асланянц. — Я не ослышался? Лично нас это возмущает, да, ребята? Слушай, в самом деле, ты же человек, а не животное какое-то, чтобы говорить тебе «эй»!

— Ладно вам, ребята…

Дина насторожилась, услышав его голос, просительный и заискивающий, до этого она почти не вслушивалась в то, что они там говорили. Она подошла поближе.

— Да ты возьми, глянь, какая симпатяшка! — Скородумов сунул Марату лягушку, а когда тот отпрянул, дурашливо завопил: — Хлопцы, да он нашу жабку боится!

— Ничего я не боюсь. — Марат взял лягушку и спросил: — Где это вы ее нашли? Лягушка — ночное животное.

— Где нашли — уже нет! Так мы насчет слабо тебе или не слабо положить ее Динке за шиворот.

— Просто некоторые люди считают, что Маратик баба, — писклявым голосом сказал Зотиков. — Ну а я лично считаю, что он парень что надо!

«Интересно, что им от меня нужно?» — подумала Дина, пытаясь поймать взгляд хотя бы кого-нибудь из них. Но удивительно: ни один так ни разу на нее и не глянул. Словно ее и не было. Вот дураки! Лягушкой испугали. Противно, конечно, однако вовсе не смертельно.

— Ну и шутки у вас! — сглотнув, сказал Марат.

— Шутки, а как же! — подтвердил Скородумов.

— Шутки, шутки! — притопывая, зачастил Асланянц.

— Шюточки-и! — дурачась, запищал Зотиков.

Марат повернулся к Дине. Лягушка сидела у него на ладони, пристально и бессмысленно глядя выпученными глазами.

— Шутки так шутки, — криво улыбнувшись, сказал он. И сделал шаг. Потом еще.

Лягушка все сидела, словно неживая. Дина перехватила его взгляд — и вдруг как будто что-то включилось, какая-то телепатическая связь: она ясно, совершенно ясно прочла его мысли! «Прошу тебя, пожалуйста, кричал — нет, вопил он. — Ведь это шутка! Это понарошку! Невзаправду! Ты ведь понимаешь?! Игра. Просто игра. Смешная».

Он медленно, шаг за шагом, шел к ней. И так же медленно она отступала. Не отводя от него взгляда, веря, что унижение в его глазах вот-вот сменится чем-нибудь другим. Чем угодно, только бы не этот загнанный взгляд побитой собачонки.

Они зашли в воду уже по пояс. «Это всего одна секунда, — вопили его глаза. — Нет, полсекунды — а потом все будет как прежде!..» Чего-то все равно до конца она не понимала.

Дина перевела взгляд на тех — те напряженно следили, вытянув шеи, обменивались короткими смешками. Марат сделал еще один шаг, и она поняла: сейчас он действительно положит ей за шиворот лягушку! Хотя какой шиворот, она ведь в купальнике? Те облегченно заулыбались, а ее вдруг озарило. Им просто надо было, чтобы он ее предал. Отчего-то после этого им легче станет жить.

— Эй, — тихонько сказала она Марату, чтобы как-то помочь, вывести его из этого состояния.

Он быстро, рывком отвел глаза, в следующий миг ладонь с лягушкой оказалась прямо перед ней, еще в следующий что-то булькнуло у Дины в горле, она с размаху ударила его по руке и, что-то крича и захлебываясь в рыданиях, вцепилась в него, царапаясь, молотя стиснутыми кулаками и ненавидя, ненавидя до темноты в глазах, до потери сознания…

Она не помнила, как ее оторвали от Марата, как вытащили на берег и уложили на песке. Она царапала и подгребала к себе песок, задыхаясь от рыданий, вся извивалась от усилий выплеснуть, выгнать из себя эту жуткую тоску. Она не помнила, как Зотиков носил в купальной шапочке воду и лил ей на голову, как Скородумов, удерживая ее руки, пытался заглянуть ей в лицо белесыми от страха глазами и бормотал заикаясь: