Лариса Евгеньева - Лягушка (Повесть и рассказы)

— Слушай, нельзя же быть такой однозначной…

— Да что ты заливаешь вообще?!

— Ничего не заливаю. А ты видишь все, как тебе удобно. А на самом деле…

— Да что ты знаешь, как на самом деле! Посидел с ней полчаса на скамеечке — и еще… судит еще, называется! Что ты знаешь… Она же втируша! Влезла в нашу семью, она нам сто лет не была нужна, недоучка несчастная! У меня, если хочешь знать, отец великий человек, ну, не великий, так большой, а она — домохозяйка, мещанка!

— Какая разница? Он же ее любит.

— Он… любит… Да ты что?!

— А ты, наверное, и правда слепая, — сказал Марат раздраженно и, спрыгнув с бревна, на котором они сидели, пошел в самый центр орущей спортивной площадки.

Она бросилась за ним — пусть объяснит, докажет! — и в этот самый миг тяжелый баскетбольный мяч лупанул ее по голове так, что из глаз посыпались искры. И в голове у нее словно что-то перевернулось. Как могла она не заметить этого раньше? То, как отец разговаривает с Риммой, то, как он улыбается ей, приходя домой, как говорит с ней по телефону, как смотрит на нее, наконец… А Дину обступили потные, разгоряченные мальчишки, вопя, выталкивали ее с площадки… Ватными ногами она переступила через белую линию, и на площадке тотчас продолжилась игра.

— Слушай, ну тебя и тарарахнуло! Наверное, звезды увидала? — Марат осторожно пригнул ей голову и сказал: — Шишка будет, это я тебе обещаю. И кожа немножко содрана. Потопали в медпункт.

И тут она заревела — громко, с подвывом, широко разевая рот и заглатывая воздух. Так она не плакала уже сто лет, а самое смешное, абсолютно таким же манером плакала Лёка. Все-таки они были наполовину сестры…

Когда Она вышла из медпункта — с зеленой кляксой в волосах, — Марат ждал ее, покусывая травинку. Они рядом пошли по дорожке. Потом она спросила:

— Почему ты сказал, что она брала для меня? Она же мне ничего не говорила.

— А если бы ты знала, что она берет книги для тебя, ты бы их стала читать?

Она выкрикнула:

— Ни! За! Что!

— Ну так кто тупой? — спросил он с усмешкой и подтолкнул ее.

Отстранившись, она свернула с тропинки. Шла, загребая ногами сухую хвою. Запахло осенью.

…Еще новость: она вдруг часто начала краснеть. Перехватит в столовой его взгляд — их столы стоят наискосок — и зальется краской по самые уши. Или на озере, куда их водили в хорошую погоду. Марат вызвался учить ее плавать — кое-как, по-собачьи, она еще могла проплыть метров пять, а дальше не хватало воздуха, грудь перехватывало, и она торопилась встать на ноги.

— Первым делом, — сказал он, — нужно научиться отдыхать на спине. Просто лежать и глядеть вверх. Давай, ты не утонешь.

Зажмурившись от страха, Дина завалилась на спину, на его подставленную руку.

— Дыши, — сказал он, — ну! Не задерживай дыхание!

Дина стала дышать, вода тихонько покачивала ее, намокшие волосы легко повело в одну сторону, потом в другую. Она открыла глаза.

— Сейчас я уберу руку — ты не бойся. Ладно? Ты будешь точно так же лежать.

Она смотрела на склоненное над ней лицо Марата с царапиной на щеке и мокрыми, слипшимися треугольничками ресницами, отчего глаза были похожи на какие-то колючие цветочки. Он еще раз сказал, что убирает руку, потом вдруг удивился:

— Слушай, ты как помидор! У тебя не солнечный удар?

Он убрал свою руку, и Дина, все так же продолжая смотреть на Марата, начала медленно исчезать под водой. Когда вода хлынула в нос и уши, она забултыхалась и встала на ноги, фыркая и отплевываясь.

— Ну, ты и топор! — поразился он.

Она махнула рукой — топор так топор — и побрела на берег.

А он еще подходил:

— Эй, красная-прекрасная, как дела?

Она молча пожимала плечами, отворачиваясь. Лицо пылало.

Потом, когда подошел Сева, вожатый, и сказал, чтобы после тихого часа она приходила на террасу, Дина поняла: лето кончилось. Можно обманывать себя и говорить: «Что ж, осталось еще почти две недели, разве этого мало?», но все равно оно кончилось. День за днем теперь будут лететь, мчаться — не оглянешься.

А на террасе собирались, чтобы готовить прощальный костер. Дина не была такой уж особенной активисткой — просто когда человека четвертый год подряд отправляют в один и тот же лагерь, да еще на два срока, то этот, можно сказать, старожил, хочешь не хочешь, становится для вожатых своим.

После тихого часа Дина пошла на террасу. Там уже шумели и дурачились малыши из младших отрядов, старших было всего несколько человек: Скородумов, Асланянц, Жора Зотиков и, конечно, она. Потом подошел Марат. Дина как-то не поняла: звал и его вожатый или он заявился сам?

В общем, все было как и в прошлые разы. Обсуждали, кто из ребят имеет какие-либо таланты, чтобы проявить их на костре. Бывали смены, когда талантов объявлялось пруд пруди, лезли, что называется, изо всех щелей. Тогда и костер затягивался чуть ли не до полуночи: таланты выступать не отказывались, наоборот, жаждали! А бывали смены бедные на таланты. Это уж какая раскладка попадется. А с бедных что взять?

Вот эта смена как раз и была бедной на таланты. Малышня еще суетилась, притаскивала упиравшихся бедолаг, прямо-таки силой вырывая у них согласие прочитать стишок из школьной программы или потанцевать «Яблочко», а старшие сидели, будто воды в рот набрав. Наконец Сева-вожатый отпустил малышей.

— Ф-фу, — выдохнул он. — Теперь ваши предложения.

Какие еще предложения? Они переглядывались и пожимали плечами.

— Ребята, отнеситесь ответственно! — призвал Сева.

— Да нет у нас в смене никаких талантов, честно! — писклявым голосом сказал Жора Зотиков.

— Абсолютно! — подтвердил Скородумов басом.

— Неужели никто ничего не умеет? Вот ты, Асланянц! Не поверю, что ты такой скучный человек!

— Чего скучный? Я не скучный! Я фокусы могу показывать. Эти… карточные.

— Ага! Здорово он их показывает! — подтвердил Скородумов.

— Ребята, неужели вы не понимаете неуместность карточных фокусов на пионерском костре?!

Дине стало жалко Севу, и она пообещала, что Света Савельева, с которой они немного подружились, изобразит звуки животных.

После отбоя Света часто смешила девочек, принимаясь то лаять по-собачьи, то мяукать, то блеять, то кудахтать. Это получалось у нее очень похоже и, главное, смешно. Дина не была уверена, согласится ли Света изображать звуки животных на прощальном костре, но попытаться уговорить ее все же стоило.

— Ладно, — кивнул Сева, — звуки так звуки. Еще что?

— Я предлагаю сцену из спектакля, — сказал Марат. До сих пор он молча сидел в углу, так что о нем даже забыли. Теперь все повернулись в его сторону, а он повторил как ни в чем не бывало: — Сцену из спектакля! По-моему, это будет интересно и не скучно.

— Но из какого? — спросил Сева.