Лариса Евгеньева - Лягушка (Повесть и рассказы)

— Так, — деловито сказал Сева, — ясно.

Было ли ему действительно ясно, знает он один. Девчонки застыли, словно в игре «Замри!», с вытаращенными до предела глазами и в самых нелепых позах.

— Ладно, — махнул рукой Сева, — идите!

Он потряс головой, включил электрический чайник и сыпанул в заварочный сразу полпачки чая. Девчонки вздрогнули, словно их кто-то расколдовал, и поплелись в спальню.

Но обо всем этом Дина знала лишь по рассказам — сама она в подушечном бою не участвовала. Не было настроения. Каким-то все это казалось детским, глупым, неинтересным… Тогда она сказала Свете: «Голова болит», но дело было не в голове. Наверное, она стала взрослой. И как это она будет прыгать перед Маратом в таком виде? Глупости. Марата, кстати, тоже там не было.

Девчонкам попало, однако ребят не выдали. Те заговаривали, как ни в чем не бывало, однако девчонки решили: бойкот. Не разговаривать, не общаться, глядеть сквозь. Вот так! Пусть предателям будет стыдно.

— Его там не было, — сказала наконец Дина.

— Мало ли что! — Света опять уселась на ее постели. — Тут дело принципа.

Дина молчала.

— Лично я ничего в нем не нахожу, — поджимая губы, сказала Света. Чересчур он выставляется. Большим умником себя имеет!

— Что ему, дурачком прикидываться?

— Ну, я не знаю. — Света на цыпочках отправилась к своей кровати, прошептав напоследок: — Будет бойкот насчет Маратика, будут и «звуки животных», ясно?

Какой тут бойкот? Назавтра они начали репетировать сцену из «Отелло». Марат пришел с толстым темно-коричневым томом и спросил:

— Ты вообще-то читала?

— Вообще-то нет, — призналась Дина.

— Ладно, темнота, — махнул он рукой с видом превосходства. — Слушай.

И начал читать. Сказать честно, большого удовольствия Дина не получила. Как-то все эти страсти проходили мимо. А тут еще лезла малышня, жаждущая поиграть в настольный теннис, — на террасе стоял теннисный стол.

— Да ну их, — сказал Марат. — Пошли на природу.

В дальнем конце лагеря стояла хозяйственная пристройка без окон. Скрывшись за пристройкой, они перелезли через забор и пошли в лес. Ушли недалеко, сели на толстом спиленном дереве, и Марат снова стал читать.

Солнце светило сбоку; Дина щурила глаза — ресницы, просвечивающие на солнце, казались золотистыми мохнатыми метелками. Она почти не слушала текст — все было ясно и так, — слушала лишь голос Марата.

Читал он с выражением и даже с мимикой. Жалко, конечно, было Дездемону. Впрочем, не очень: чересчур уж она была безответная. Таких людей и жалеть не хочется. Отелло, конечно, самодур. Короче говоря, с ними все ясно. Однако Дина готова была слушать пьесу еще раз с самого начала, и еще, и еще…

Назавтра начали репетировать. Здесь же, на бревне. Дина сначала стеснялась, краснела, мямлила или, наоборот, частила, словно горохом сыпала, лишь бы быстрее закончить.

— Актерский зажим, — хмурясь, изрек Марат. И приказал Дине пройтись вприсядку вокруг их дерева, напевая «цыганочку».

— Зачем? — удивилась Дина.

— Система Станиславского, — коротко объяснил Марат. — Отвлекает и снимает зажим.

И все последующие репетиции начинались с того, что Дина, напевая «цыганочку», отправлялась на карачках вокруг дерева. Зажим действительно снимался, однако на всю репетицию Дина заряжалась смешливым настроением и фыркала в самых неподходящих местах.

В родительский день между тем отец не приехал. Приехали Римма с Лёкой.

— А чего папы нету? — сумрачно-капризным голосом, обычным при разговоре с Риммой, спросила Дина.

— У него конференция, — быстро и как бы виновато ответила Римма: тоже привычная интонация в их разговорах.

«Зачем она приперлась? — подумала Дина. — О чем теперь с ней разговаривать? Надо ведь хотя бы час с ней посидеть!»

— Папа не смог, но мы решили, что мне надо съездить, — словно отвечая на ее вопрос, сказала Римма. — Подумали — ко всем приедут, а ты будешь одна… И Лёке захотелось к сестричке.

Лёка, сделав дыру в бумаге, деловито ковыряла пальцем, отправляя в рот кусочки пирога.

— Вот пирог испекла, — добавила Римма.

Марат появился как спаситель. Римма и Лёка встретили его словно своего. Особенно Лёка. «Ну и прекрасно, — подумала Дина, — пускай теперь их развлекает. Вот и время пройдет».

Она искоса наблюдала за Маратом, но после того, как Сева-вожатый, проходя мимо, бросил быстрый, но очень внимательный взгляд на Римму — было видно, что она его очень заинтересовала, — Дина невольно перевела на нее взгляд и уже не отводила. Как-то так вышло, что она впервые посмотрела на Римму не своим — обычным и привычным — взглядом, а как бы со стороны. Словно на кого-то чужого и незнакомого, увиденного только что и впервые.

Это было непривычно и странно. Что-то словно сдвинулось в ее восприятии. Она смотрела на незнакомую женщину — как она смеется, как закрывается от солнца красивой рукой, как встряхивает головой, отбрасывая назад тяжелую массу густых соломенных волос, — и… она ей нравилась.

Опять прошел Сева-вожатый, еще издали вперив в Римму свой взгляд. Римма тоже посмотрела на него, и, встретившись с ней глазами, Сева залился краской и пробормотал «здрасьте». Хотя Дина смотрела на Римму сбоку, она вполне могла представить, как Римма поднимает на Севу свои большие светло-карие глаза — очень редкий цвет — в густых, загнутых кверху ресницах. Да и сочетание: карие глаза — светлые волосы, — тоже не часто встречается, а густая шевелюра Риммы, между прочим, своя, не крашенная! Так что Севе было отчего смутиться.

«Что-то ты размямлилась, старуха, — сказала себе Дина. — Она ведь не кто-нибудь тебе, а мачеха! Ма-че-ха. Злая, подлая, мерзкая мачеха. Как в сказке. Усылает бедную падчерицу в лес, чтобы та принесла ей земляники. В январе, заметьте!» Однако же — справедливости ради — Римма не была ни злой, ни подлой, ни мерзкой. И за земляникой Дину в лес не посылала, а ездила сама и пичкала затем Дину и Лёку одуряюще пахучим земляничным вареньем.

— Проснись, спящая красавица, я прекрасный принц!

Марат толкал ее коленкой, а Римма, что-то, видно, спросив перед этим, глядела на нее, ожидая ответа. Поняв, что Дина ничего не слышала, она снова спросила:

— Я думаю, форму тебе новую надо купить, правда?

— Чего это?

— Там у тебя ведь на локте заплатка и на подоле чернила…

— На локте ведь заплатка, не на носу, — буркнула Дина, замечая, как что-то погасло у Риммы в лице и как Римма, склонившись, стала неловко расправлять складки своей пестрой цыганской юбки.