Магда Сабо - Скажите Жофике

Пятьдесят пятым посетителем оказалась улыбающаяся сквозь слезы старушка. Проходя мимо Жофики, она обронила платок. Жофи подняла его и подала старушке. Старушка прижала платок к глазам и даже не поблагодарила.

Из стеклянной двери повеяло вдруг прохладой, как из музея. Каменный пол из красных и черных квадратных плит был похож на шахматную доску. Широкая лестница вела в просторный вестибюль: справа, как в кинотеатре, находился гардероб, слева на стене виднелись крупные коричневые буквы из дерева: ШВЕЙЦАРСКАЯ.

За окошком швейцарской сидел Иштван Понграц и обедал. Перед ним стоял поднос, на нем кастрюлька, из которой он черпал что-то ложкой. На голове у Понграца была надета форменная фуражка. Если бы Жофи захватила свой кошелек, она тоже могла бы купить сдобную булку. Можно было бы есть и думать. Тогда она наверняка додумалась бы до чего-нибудь. Но свои деньги Жофи не захватила, а те, что оставила мама для рынка, потратила. Собственно говоря, пора и домой. Главное, что Иштвана Понграца она видела: голова у него круглая, глаза черные и одежда синяя форменная. В следующий раз уже будет легче, она непременно заговорит с ним, объяснит, что и как. Жофи опять переложила сумку из одной руки в другую.

Швейцар покончил с обедом и положил вилку. Вот если бы он сам догадался, кто она такая и зачем пришла, если бы опустил окошечко и сказал: "Отец твой велел тебе передать, Жофика…" Как взрослые недогадливы.

"Почему ты так боишься всех? – спросил однажды папа, когда они гуляли в Варошмайоре. – Если ты будешь вежлива с людьми, то и они будут вежливы с тобой". Она тогда молчала и только подталкивала ногой камешек, а папа следил за птицами. Папе она могла не отвечать. Жофи просто вспоминала, как однажды мама послала ее за сметаной к дяде Бушу, а она ошиблась дверьми и стала стучаться к Дэметерам. Кринка для сметаны была большая, ее пришлось держать обеими руками, и поэтому позвонить Жофика не могла. Оставалось только стучать ногой. Она стучала долго и сильно. Наконец дверь открылась, но из нее выглянула не тетя Буш, а тетя Дэметер. Жофи поняла, что не туда попала, и с опаской покосилась на дверь, где была отбита зеленая краска. Тетушка Дэметер была в капоте, а под капотом – ничего: она, наверное, только что встала с постели. Тетя Дэметер увидела Жофи и ударила ее по лицу, да так сильно, что Жофи выронила кринку. Дома она ничего не рассказала. Ей было так стыдно, что она могла только плакать. Вдобавок ко всему и мама наказала. С тех пор как разбилась кринка, она не любит стучаться ни в какие двери. Конечно, глупо, но это так.

Вдруг окошко опустилось и швейцар спросил:

– Чего тебе, девочка? Кого ты ищешь?

"Надо отвечать, – подумала Жофика, – толково и четко отвечать, чтобы он сразу же понял, о чем идет речь, и не рассердился за то, что ему мешают". Хоть бы сам догадался! Может быть, он ее узнает по сходству с папой? Она резко повернулась вправо, лицом к Иштвану Понграцу, и снова приуныла. Она ведь похожа на маму. Показать разве ему руки? Но они были заняты.

Обеденное время, публика немного схлынула. Буфетчица облокотилась на прилавок, положила в рот конфету и, подмигнув швейцару, сказала:

– Она, видно, язык проглотила.

Иштван Понграц вышел из-за своей загородки. Жофика глотнула воздух и отступила. Понграц оказался низеньким полным человеком с веселыми глазами. Все-таки замечательным врачом был папа, если швейцар ходит так, будто никогда и не болел радикулитом. Ну, хватит на сегодня, говорить она все же не станет, лучше позвонит ему сюда, в Совет, из дому. Пожалуй, если сейчас броситься к двери, то можно еще успеть уйти раньше, чем швейцар подойдет к ней. Только выход как раз загородили грузчики, они несли через вестибюль письменный стол. Жофика не двигалась.

– Седьмая комната налево! – крикнул Понграц грузчикам.

Все. Поздно. Теперь он уже стоял возле Жофики. Швейцар совсем не казался сердитым, наоборот, он весело улыбался.

– Ну, так чья же ты будешь? – спросил он, закуривая папиросу. – Отца ждешь или мать?

– Я пришла насчет радикулита, – прошептала Жофика.

Швейцар рассмеялся. Вслед за столом теперь пронесли три стула; потом Понграц растолковал какой-то девушке, как пройти в жилищный отдел.

– А ты, – обратился он снова к Жофике, – ступай на четвертый этаж, в комнату номер три. Там отдел здравоохранения. Если тебе именно сюда нужно. Но я думаю, что тебе следовало бы обратиться в поликлинику. У кого радикулит-то?

– У вас, дядя Понграц, – ответила Жофика. Теперь она была почти веселая: ведь самое трудное осталось позади. Скоро можно будет идти домой. И вовсе не было страшно, только взрослым все надо растолковывать.

– Какой же я тебе Понграц, – сказал Иштван Понграц.

Жофика обомлела.

– Слушай, – перегнулась через стойку буфетчица, – ей, наверно, нужен Янчи Понграц из техбюро.

– Не Янчи, – поправила ее Жофика, – а Иштван.

– Такого у нас нету, – покачал головой швейцар. – Да еще с радикулитом. У нас в понграцевском издании есть только Янош, и то в самом что ни на есть здоровом виде. Тебя он не устраивает?

Взрослые, к сожалению, говорят неправду. Вот тетя Като, например. Даже волосы ее – и то обман: ведь она брюнетка, а покрасилась и стала белой. И насчет зубного врача неправда. Уж Жофи-то знает – из окон их прежней квартиры все видно. Вовсе тетя Като ходит не к врачу, а в закусочную "Канкалин" и оттуда часами выслеживает, с какой стороны подойдет к дому дядя Калман. И дядя Калман тоже обманывает, потому что он идет не из музея, а от Дориной сестры. И Марианна тоже… Но Марианна еще маленькая. Вот мама всегда говорит правду, только есть такие вопросы, на которые она отвечает так: "Об этом не следует говорить!", "Это неприятная тема". Один папа никогда не обманывал и отвечал на все вопросы, какие приходили в голову Жофике. Перед тем как у Жофики удалили гланды, папа сказал ей еще у входа в больницу: "Это будет препротивное дело, старина, но, к счастью, оно долго не тянется. Больше всего больно при уколах, но, когда они сделаны, уже легче. Но все же будет препротивно. Не сердись, мы должны удалить твои гланды!" А зачем Иштван Понграц говорит, что он не Иштван Понграц? И как ей быть, если человек утверждает, что он – это не он.

Мороженое мясо, что лежало в сумке, начало оттаивать, и капли из плетеной нейлоновой сумки стали падать прямо на ноги Жофике.

– Ну, – заговорил снова швейцар, – так как же будем? Тебя устроит Янчи Понграц? Или ты уйдешь восвояси?

Что ж, как видно, он не собирается сознаваться! Жофика пошла к выходу. В это время кто-то вышел из лифта и крикнул швейцару:

– Скажите, товарищ Ковач, моя жена не оставляла у вас билеты в кино?

Швейцар ответил, что оставила, зашел за перегородку и вынес два билета. Жофика остановилась. Ковач… Буфетчица снова засунула в рот конфету. У нее такие же соломенные брови, как у Тэри. Раз этот человек Ковач, а не Понграц, значит, она может идти домой. Но если она уйдет, ничего не узнав, то заветные слова, которые ей хотел сказать папа, исчезнут навсегда. Придется заговорить! Придется высказать все так, чтобы было понятно. Нужно! Нужно!