Владислав Крапивин - Мушкетер и фея

– Женя, я чрезвычайно рад, что вы пришли, но вы совершенно зря волнуетесь по поводу того случая. Уверяю, я на вас не в обиде… Вот моя комната… Вот, садитесь в кресло… Наоборот, ваше выступление доставило мне большое удовольствие. Оно было в меру темпераментным и крайне актуальным. В самом деле, эти безобразные современные постройки среди исторических кварталов у самого крепостного холма… Это чудовищно!

– Все-таки я виноват, – вздохнул Джонни, останавливаясь у громадного кресла. – Вы уж извините меня, Валентин Эдуардович… Но у меня еще один вопрос. Можно?

– Ну разумеется! Прошу.

– Можно прямо?

– Конечно!

– Совсем прямо…

– Да-да, Женя! Я весь внимание. Ваша прямота мне весьма импонирует.

Джонни встал за кресло, уперся подбородком в его шершавую спинку и поднял ясные глаза.

– Вам нравится Вера?

– А? – сказал Валентин Эдуардович и нервно погладил лысину. – М-м… То есть да. Да… Но, увы, мне кажется, я ей не нравлюсь.

– Это не так, – деловито объяснил Джонни. – Вы ей нравитесь. В общем. Ей не нравится только ваша прическа. То есть то, что прически нет…

Валентин Эдуардович опять хотел потереть свою блестящую голову, но раздумал. Снял очки и жалобно сощурился.

– Эх, Женя, – грустно сказал он. – Это не самый большой мой недостаток. Но, к сожалению, самый неисправимый.

– Может быть, исправимый, – возразил Джонни. – Вот. – И он протянул пузырек и бумагу, где был переписан рецепт и письмо неизвестного лекаря.

Узнав, какое снадобье принес ему Джонни, Валентин Эдуардович заметно разволновался. Сначала стал смеяться печальным смехом, потом заходил из угла в угол и начал говорить, что он очень ценит Джоннины старания и очень благодарен ему за доброе отношение, но (увы, увы и увы! ) в природе не существует сил, которые заставили бы облысевшую голову снова покрыться волосами. Если бы такие силы были, современная наука давно бы их открыла.

– Современная наука многое позабыла, – опять возразил Джонни. – Вот недавно в "Очевидном-невероятном" рассказывали про древнюю медицину. Там такие вещи делались, что сейчас никто не верит…

– Гм… – Валентин Эдуардович остановился. – В твоих рассуждениях много логики. Но… нет-нет, Женя. Спасибо, но я выглядел бы смешным в собственных глазах, если бы решился на такой эксперимент. Это недостойно здравомыслящего человека.

– Жаль… Ну, вам виднее, конечно, – вздохнул Джонни. – А пузырек я вам все же оставлю…

– Да зачем же он мне?

– А мне он и совсем ни за чем, – печально сказал Джонни.

Огорченный, он вышел на улицу. Странные люди – эти кандидаты наук. "Недостойно здравомыслящего человека… " Что тут недостойного? Взял бы да попробовал! Если Вовкино зелье действует, завтра утром, перед отъездом, Валентин Эдуардович был бы уже не лысый, а как бы стриженный под машинку. Сперва это некрасиво (Джонни знает по себе), но скоро волосы становятся длиннее, и тогда делай прическу и сватайся на здоровье.

Трудное ли это дело – помазать жидкостью башку? Так нет же, принцип не позволяет… Зря только бедного Алхимика заставили ночью колдовать. Всей пользы от этого – Джоннина волосатая коленка…

Но… Стоп! Если волосы на ней прорастут – это же доказательство!

Тогда уж Валентин Эдуардович не откажется. Надо завтра утром прибежать к нему и показать: "Вот! А вы спорили! Мажьтесь! "

А вдруг он уже вылил снадобье в раковину?

Джонни помчался назад, в гостиницу, но у самого входа вспомнил суровую администраторшу. Тогда он пошел вдоль здания, становясь на цыпочки у каждого окна: Валентин Эдуардович жил на первом этаже. В пятом или шестом окне Джонни увидел его.

Валентин Эдуардович стоял перед зеркальным шкафом и держал стеклянную пепельницу. Он осторожно макал в нее свернутый платок. Влажным платком Валентин Эдуардович старательно натирал свое блестящее темя.

Весь день Джонни хотелось посмотреть: что там с коленкой? Но Катя говорила:

– Не смей. Переохладишь, и сорвется опыт.

Иногда коленка чесалась, а порой кожу покалывало. Может быть, это проклевывались волоски.

Перед сном Джонни не выдержал и размотал бинт. Левая коленка была абсолютно гладкой – и на вид, и на ощупь. Она ничем не отличалась от правой, разве что была почище.

Сначала Джонни очень расстроился, но потом сказал себе, что горевать рано: прошло всего полсуток. Он снова забинтовал колено…

Проснулся Джонни рано. За ночь повязка сбилась. Джонни с замиранием души потянул из-под одеяла ногу…

И перестал дышать.

Коленка была черная.

Она была черная, как… Сказать, "как у негра"? Но любой самый темный негр позавидовал бы этой густой, без всяких оттенков черноте. Коленка была такой, словно ее осторожно обмакнули в блюдечко с тушью. Лишь посередине тянулся, как розовая нитка, след от облупившейся царапины.

– Ой, мамочка… – с тихим стоном сказал Джонни и на правой ноге, будто левая коленка не просто почернела, а была раздроблена картечью, поскакал в ванную.

Сначала он мыл коленку горячей водой и туалетным мылом. Потом Вериным шампунем. Потом скреб нейлоновой мочалкой и даже попробовал оттирать пастой "гои".

С таким же успехом можно было стараться отмыть добела черный резиновый мячик. Джонни лишь добился, что коленка стала блестеть, как носок офицерского сапога, начищенного перед парадом.

Закрывая коленку ладонями, Джонни упрыгал в свою комнату и влез в модные вельветовые брюки, которые ему недавно подарили на день рождения.

Потом он сел на край постели и с головой ушел в черные думы.

Таким и нашла его прибежавшая Катя.

Она увидела на Джонни вельветовые клеши и обрадованно спросила:

– Получилось?

Джонни встал и молча подтянул штанину.

– Ой-я-я, – тихо сказала Катя. Села на корточки, внимательно обследовала коленку и подняла на Джонни синие страдающие глаза. – Чем оттирал?

– Всем. Даже купоросом, – процедил Джонни. – Подлец твой Шестопалов. Неуч. Шарлатан… – Он опустил брючину и печально сказал: – Пойду.

– Бить Вовку? – понимающе спросила Катя.

– Вовка подождет. К Валентину Эдуардовичу… Катька, он же думает теперь, что я нарочно…

– Ой-я-я, – опять сказала Катя. – Про него-то я забыла.

– "Забыла"! Зато я только про него и думаю! Вот выходит он на сцену, снимает по привычке берет…

– Ну, мне кажется, он увидел свою голову раньше, – успокоила Катя.

– "Раньше"… Не все ли равно? Ой, Катька… Может, бежать в тайгу или в Антарктиду?

– Я с тобой, – мужественно сказала Катя.

– Нет, – решил Джонни. – Лучше уж пойду к нему. Сам. Навстречу грозе…

– Я с тобой, – снова твердо сказала Катя. – Идем?

Но идти не пришлось. Раздался звонок, Джонни услышал. как мама пошла открывать дверь, а потом в передней прозвучал отчетливый голос Веры Сергеевны: