Шандор Тот - Второе рождение Жолта Керекеша

Но он не просыпался, в ушах его, перекатываясь, гремел грозный, низкий голос сержанта: «Ведите собаку наверх!» — «Почему наверх? — вдруг со злостью спросил себя Керекеш. — Почему не вниз? Собаку следует вести вниз, ведь поджог совершен не на чердаке, а в подвале».

Он неторопливо шагал по последнему лестничному пролету и ругал себя страшным образом. «Я думаю о самых пустячных вещах, как узник в камере смертников, — говорил он себе. — Не все ли равно, куда поведут собаку? Вверх или вниз — разницы никакой. Вопрос лишь в том…» Но мысль, «в чем вопрос», он не решился додумать до конца и испуганно оглянулся, будто услышал за собой мерный, негромкий стук собачьих лап. «Они действительно поведут собаку наверх, и собака приведет их к нашим дверям!.. Ужас! Кошмар!»

В дверях он столкнулся с женой. Ничего не подозревавшая Магда безмятежно улыбалась, и Керекешу показалось, что мягкий, ласковый свет ее карих глаз находится в чудовищном противоречии с жестокой действительностью.

— Добрый день! — тихо поздоровался Керекеш, едва сдерживая волнение.

— Что с тобой? — спросила Магда.

Керекеша всего передернуло.

— Где Жолт? — спросил он вместо ответа.

— В Тёрёкмезё, — сказала с удивлением Магда.

— Ты уверена, что он в Тёрёкмезё?

— Абсолютно. А где же еще? Ты же сам его отпустил.

— Войдем в квартиру. Зачем стоять здесь!

Магда устремила на мужа долгий, испытующий взгляд. Керекеш был бледен до синевы, и лицо его странно подергивалось.

— Что-то там внизу загорелось, сгорела какая-то ерунда… — сказала Магда.

— Кто знает, что там сгорело, — пробормотал Керекеш и вошел торопливо в ванную. — Почему ты дома? — наконец спросил он более спокойно.

Магда засмеялась.

— Мне позвонили, что горит дом.

— Хм! Звонил я.

— И забыл. Ну, неважно. Какие-то санки. Стена закоптилась. Сущие пустяки.

— Пустяки?

Он вышел из ванной, подошел к входной двери и прислушался к звукам на лестнице: шум голосов словно бы приближался…

Керекеш глубоко вздохнул, отвернулся и закурил; ему было стыдно, что страх перекрасил лицо его так, будто его покрыли густым слоем косметики.

Вдруг он схватился за голову:

— Тибор! Что сейчас делает Тибор?

— То же, что и всегда, — сказала Магда.

— А ты, как всегда, совершенно спокойна, — обиженно сказал Керекеш.

Магда промолчала, неслышно подошла к комнате Тибора, заглянула в дверь и кивнула: ну конечно, то же, что и всегда.

— Этот Тибор настоящее бедствие! — сказал Керекеш.

— А что он может с собой поделать?

— Ты даже не спрашиваешь, почему я взволнован!

— Спрашиваю.

— Я тебя все же не понимаю, Магда.

— Тамаш! Я почти уверена… нет, убеждена, что ты волнуешься зря. Ничего не произошло!

— Что-то, к сожалению, очевидно, произошло! — Керекеш нервно погасил сигарету. — Все признаки указывают на то, что дом поджег Жолт.

— Не говори чепухи!

— Я был бы счастлив, если бы оказался неправ! Но я собственными глазами видел свечные огарки, крышку коробки, я ощутил запах пороха…

— Ну и что? Жолти в Тёрёкмезё. Трудновато, находясь к Тёрёкмезё, поджечь дом в Буде.

— Скажи, пожалуйста, был ли случай, чтобы Жолт уходил не туда, куда собирался?

— Нет. Но…

— Для поджога, который был совершен сейчас, его присутствие вовсе не обязательно. Он сделал адскую машину, а сам ушел. Ты ведь помнишь, как год назад он взорвал этот камень, дорожный указатель?

— И все-таки это не он.

— Почему?

— Если бы это сделал Жолт, он остался бы, чтоб увидеть свой механизм в действии. Если бы дом поджег он, то стал бы смотреть, как дом горит.

— Об этом я тоже думал. Но я бы не удивился, если б за результатом своих деяний он наблюдал, скрываясь где-то поблизости…

— Ты сошел с ума!

— Магда! Это так мило, великодушно, что ты всеми силами стараешься подчеркнуть свое доверие к мальчику. Но это смешно. Нас накажут и будут правы. Жолту тринадцать лет, и ответственность за него несу я. Но как, как разговаривать с собственным сыном, когда он… сделался поджигателем?!

Лицо Керекеша нервно подергивалось.

Магда смотрела на него в нерешительности, потом отвернулась к окну, чтоб не смущать своим взглядом. Вдруг она что-то вспомнила:

— Но ведь в Тёрёкмезё он собирался давно. Поэтому совсем непонятно, что именно в этот день…

— Да что тебе далось это Тёрёкмезё! Со мной ты споришь, но сама такой возможности не исключаешь. Скажи честно: способен на это Жолт или нет?

— Нет, — сказала Магда с некоторой досадой.

— Хм!.. Ты просто хочешь меня утешить. Я ведь еще успею прийти в отчаяние, когда заявятся к нам с собакой… Ждать, кстати, придется недолго…

— При чем тут собака?

— Я не рассказал тебе всего до конца. В подвале нашли носовой платок Жолта.

— Платок Жолта?

— Я его узнал.

Магда онемела, потом выглянула во двор из окна.

— Вон ведут собаку, — сказала она с удивлением.

— Ведут собаку?

— Вернее, наоборот: собака ведет милиционера.

Керекеш бросился к окну. Так и есть! Черная с пестриной немецкая овчарка, принюхиваясь к земле и туго натягивая длинный поводок, тащила младшего сержанта к воротам. На улице она пустилась трусцой. За ними, в измятой рубашке, исполненный горячего воодушевления, спешил экс-почтальон. Потом показался старший сержант и, оглянувшись в воротах, дружелюбно помахал жильцам. Керекеш в смятении повернулся к жене:

— Что это значит?

— Ничего особенного. Они ушли. Очевидно, собака взяла след.

Керекеш промолчал и уставился вдаль, от волнения слегка закосив глазами. Магда смотрела на него с состраданием.

— Поверь, никаких неприятностей не будет, — сказала она совсем тихо.

Керекеш встрепенулся.

— Собака взяла неверный след. Но что же тут удивительного? Городской дом такого типа, как наш, для собаки — целое море различных запахов…

— Послушай, Тамаш! Носовой платок не такое уж неопровержимое доказательство.

— Каждый божий день мой сын терзает мне нервы!

— Потому что ты ждешь от него больше того, что он в состоянии дать. Он ведь еще ребенок…

— То, чего ждут от него, не в счет. В восемь месяцев он выбрался из манежа сам и чуть не сломал себе шею. Ни один его сверстник не был на это способен. Тогда я этого от сына не ждал. До сих пор поражаюсь, где он взял столько силы.

— Ты же в нем и развил эту силу. Ему было всего два месяца, когда ты стал с ним заниматься гимнастикой. И, надо сказать, не без успеха.

— Успех блестящий. Как у десятков других детей: ушибы, трещины, шрамы. Само по себе все это пустяки. Мальчик пробует свои силы, и это в порядке вещей. Но в Жолте постоянно присутствует нечто: то ли какая-то необоримая бесчувственность, то ли жестокость. И эта непонятная жестокость меня настораживает.